Мама плакала, долго плакала. Из школы её уволили, и они жили только благодаря урокам, которые она давала дома немногим оставшимся ученикам. Егор взял на себя все мужские обязанности по хозяйству.
А по вечерам, сидя за круглым обеденным столом, они читали вслух стихи Генриха Гейне – «последнего немецкого романтика», как любила его называть мама Егора. Это была одна из её любимых книг – маленький красный том величиной с ладонь, изданный в Берлине ещё до революции.
Именно таким тихим вечером накануне Нового года к ним и пришли. Трое из НКВД. Они перерыли весь дом, но ничего не нашли. И всё равно приказали собираться.
Маму увезли неизвестно куда, а Егора определили в Нарофоминский детский дом. Единственное, что ему осталось на память, – это красная книжечка стихов Гейне, которую он успел спрятать на груди под рубашкой.
В детском доме поначалу было не так уж плохо. Даже, как и в школе у Егора, был стрелковый кружок. Свой значок «Юный ворошиловский стрелок» он получил ещё в тринадцать лет, не раз участвовал в соревнованиях и даже пару раз занимал первое место. Здесь он тоже оказался в числе первых – и по стрельбе, и по немецкому языку. И за свои знания в немецком получил обидную кличку Немчура.
После очередных занятий тренер по стрельбе подозвал к себе Егора и одноклассника Сашку, тоже делавшего немалые успехи:
– Молодцы, ребята. Оба молодцы. Через месяц будут проводиться городские соревнования. Один из вас будет участвовать. Лучший из вас. С этого дня тренировки каждый день. Потом выберем победителя. Это всё.
Ребята стали расходиться, но учитель окликнул Егора:
– Егор, в последнее время ты стал слишком вспыльчивым. А это нехорошо. Надо быть чуть сдержаннее. Вспыльчивость и несдержанность мешают человеку добиваться своей цели. Сейчас есть две кандидатуры – ты и Саша. Соберись, Егор. Иначе проиграешь.
«Ты точно проиграешь, а я выиграю», – решил Сашка, который слышал разговор учителя и Егора.
Догнав Егора во дворе, Сашка почти вплотную подошёл к нему и, с ненавистью глядя Егору прямо в глаза, твёрдо проговорил:
– Ты сын врага народа, а значит, тоже враг. Втихую ещё немца своего читаешь. Я видел, видел! Тебе нельзя доверять оружие. И ты никогда меня не победишь!
– Мой отец не враг, он герой! Не смей! – почти кричал Егор. – А Генрих Гейне великий романтик! Его портрет у нас в классе висит!
Но Сашка не прекращал задираться, будто с цепи сорвался:
– Немчура, Немчура! Кукиш с маслом!
И тогда разъярённый Егор набросился на него, и завязалась драка. Не первая и явно не последняя.
– Атас! – крикнул кто-то из наблюдавших за дракой ребят, и толпа стала разбегаться. Но Егор так разозлился, что бил обидчика не прерываясь, хотя у того уже и не было сил защищаться. Подбежавшие тренер по стрельбе и воспитатель с трудом оттащили Егора от Сашки. Того сразу же отправили в медпункт, а Егора к директору.
Директор Пётр Васильевич, носивший полувоенную гимнастёрку с орденом Красной Звезды на груди, был человеком строгим, но справедливым. Но тут, кажется, и у него сдали нервы:
– Егор, это уже не в первый раз. Ты совершенно не можешь ужиться в коллективе. Как ты собираешься жить дальше?
– Нормально… и честно, – глядя прямо в глаза директору, ответил Егор.
– Тогда скажи, что происходит? Почему где ты, там конфликт. Тебя кто-то обижает?
– Нет.
– Может быть, скажешь правду?
– Я говорю правду.
– Тогда я вынужден тебя отстранить от занятий стрельбой. Ты агрессивный. То, как ты дерёшься с товарищами, говорит о том, что ты не можешь себя контролировать.
– Пётр Васильевич, я могу… Только не отстраняйте меня, пожалуйста.
Директор походил туда-сюда по кабинету. Наконец, остановился прямо напротив Егора:
– Ты, Егор, самый старший из всех. И должен быть примером для ребят, которые потеряли родителей.
– Но я тоже потерял родителей.
– Да, но твой отец, он…
– Что мой отец? – резко прервал директора Егор.
– Пойми, Иванов, тебе всю жизнь надо будет доказывать, что ты не такой. Что ты лучше своего отца и достоин быть советским гражданином!
– Вы не имеете права! Мой отец герой! А вы! Вы злой и несправедливый! – кричал сквозь плач Егор.
Он выскочил из кабинета директора и помчался по коридору, не оглядываясь и уже решив, что сегодня ночью сбежит отсюда и больше никогда не вернётся.
Несколько дней он слонялся по улицам. Страшно хотелось есть, кружилась голова. Егор присел в подворотне дома, совсем выбившись из сил. Вдруг к нему подошёл пацан лет четырнадцати и протянул кусок хлеба. Егор с жадностью хлеб съел.