– Так точно!
С этого момента их пути разошлись. Малой, скинув хэбэ, переоделся в заранее приготовленные обноски и двинулся, стараясь подальше обойти расстрельную поляну, в сторону города.
Батя и Узбек остались дожидаться темноты, чтобы ночью вдоль реки пробраться к дому бакенщика, надёжного человека из витебского подполья. Там планировался и сбор всей группы.
Глава 20
Кого только не видела Смоленская базарная площадь в Витебске – и нищих погорельцев, и музыкантов, даже фокусник один недавно фокусы свои показывал. Довольно простые, но и такому развлечению неизбалованный народ был рад.
На самом деле любое происшествие, случавшееся на рынке, и привлекало внимание, и могло стать источником опасности – причём сразу для всех. Немцы, если что не по ним – шум, гам, неразбериха, спор между торгующими, – могли начать палить не только в воздух или поверх голов, но и прямо в людей. Такое не раз бывало, потому как немцы знали – им за это ничего не будет. «Свои», то есть полицаи из вспомогательной полиции, были, с одной стороны, даже опаснее, так как знали многих и многое, с другой – всё-таки побаивались мести, которая могла прийти буквально ниоткуда – хоть из леса, хоть из какого-нибудь подвала. Поэтому каждый новый человек, кто начинал появляться на базаре регулярно, привлекал их особое внимание – уж не партизанский ли он лазутчик?
Но этого явно слабоумного парнишку даже полицаи не шпыняли. Уж больно он был жалок со своим перекошенным лицом, бегающими глазками и несуразными движениями рук и ног – будто он был не живым человеком из плоти и крови, а случайно ожившей деревянной куклой. При этом был очень забавным. Похоже, что головой он повредился не с детства, а попав где-то в заваруху войны – под бомбёжку ли, под обстрел или ещё в какие военные перипетии. Потому что он – больной-то на всю голову – читал и пел почти безостановочно стишки и песенки. И самое удивительное – на чистом немецком! На заказ, правда, не умел – у него был какой-то свой, только ему известный репертуар и порядок, точнее, беспорядок его исполнения. Сердобольные селяне не из жадных его подкармливали. Немцы бросали, похохатывая, ему мелкие монеты прямо на землю – в руки давать брезговали, уж больно паренёк был грязен и неопрятен. По-русски он говорил короткими фразами и не очень связно.
Парнишка, шастая по рынку и близлежащим улицам, вокруг паперти собора, как-то быстро прибился к деду Архипу, торговавшему своим мелочным скобяным товаром. Дед Архип и увёл его к себе – в подвальную каморку, где и жил, и мастерил.
Едва они спустились по лесенке вниз и дед запалил лучину, как в свете её увидел мгновенное преображение слабоумного парнишки. Движения его и лицо обрели обычные человеческие очертания, глаза перестали бегать по сторонам, а оказались умными, серьёзными и небесно-голубыми.
Пароль «Тятька салом отравился» он пару раз произнёс ещё на базаре, когда приближался к прилавку деда Архипа. Тот всё понял – вот и забрал парнишку к себе.
– В общем, так, – шёпотом заговорил Егор, сменивший личину слабоумного на свою обычную, – ситуация осложнилась. Надо передать Моцарту и Фее, что нужно срочно покидать город. Встречаемся все в доме бакенщика, что за железнодорожным мостом, недалеко от Успенской горы. И главное, надо предупредить нашего человека, устроенного в полицию, ну, Дельфина, что всё отменяется.
– Ох ты, господи, – схватился за голову дед, – парня-то уже не предупредишь! Он сегодня к двум часам должен быть в особняке генерала. Я сам ему утром бомбу под видом куска мыла передавал!
Егор выудил из глубин своих лохмотьев часы на цепочке – они показывали 13:40.
– Беги, малец, к дому генерала – только так ты сможешь нашего парня предупредить! А я тем двоим найду способ передать про бакенщика. Дорогу-то найдёшь короткую? Сразу мимо собора в горку чуть поднимешься, там по правую руку и будет третий дом – богатый, с каменными наличниками. Только осторожнее, бегом не беги – немцы в бегущего могут запросто и пальнуть.
– Всё понял. Спасибо, дед!
Герр Хандке сегодня был в ударе. Во всех смыслах. Не только угощался колбасой, которую ему в очередной раз притащил с рынка Айдер, но даже самого «Сашу» угостил, да ещё и чаем потчевал. И ещё говорил безостановочно, словно его прорвало:
– Моя Марта пирожки такие печёт… А дочки у меня на загляденье… После войны вернусь в свой милый Кёльн… Тебя к себе водителем возьму…
Айдер послушно благодарил герра Хандке, но сам был уже на взводе. Он глянул на часы. Они показывали 13:45. И он катастрофически опаздывал. В холщовой сумке, стоявшей у его ноги, была та самая ваза, что должна была открыть ему путь в спальню генерала, а за пазухой – взрывное устройство, которое он собирался прикрепить под генеральской кроватью – чтоб тому спать помягче было.