Николай посматривал на него с сочувствием:
– Рихард, скоро будем на месте. Уже близко.
– Да-да, – пробормотал Шмит и, потерев кончиками пальцев виски, постарался прийти в себя. – Поверишь, на земле я готов хоть в пекло. А летать боюсь. Да ещё когда самолёт твой могут в любую секунду подбить!
– Не подобьют, успокойся, – улыбнулся Николай. – Русским сюда далеко. Хотя все мы, как говорится, под Богом ходим. И летаем тоже, – попытался успокоить он пугливого оберштурмфюрера СС.
Хотя Рихард, конечно, вызывал у него особую симпатию. Во-первых, они были практически ровесниками. Во-вторых, и это было самое главное, Шмит, в отличие от многих немцев, не кичился перед Николаем своим арийским происхождением, а воспринимал его почти как равного. И это Николаю особо импонировало. По сути дела, Рихард оказался едва ли не первым среди немцев, кто не смотрел на него косо и относился к нему, в общем, по-приятельски. Поэтому Николаю так хотелось, чтобы Шмит перестал бросать панические взгляды в иллюминатор и чем-нибудь отвлёкся. Лучшим способом было бы выпить коньяка. И коньяк-то в запасе был, но в присутствии старших по званию офицеров СС Николай не решился предложить Рихарду выпить. Стало быть, следовало его отвлечь чем-нибудь другим.
– У меня совсем недавно была такая история. Как ты знаешь, я сюда переведён из Витебска, где был помощником коменданта города майора Крюгера. Так вот, у генерала Штейнберга, начальника штаба тылового района, как раз случился юбилей. Праздновать должны были на теплоходе, весело и с размахом, – вспоминал Николай.
Рихард, похоже, на эту тему отвлёкся от своих страхов. И даже лицо его начало приобретать почти человеческий цвет.
– В городе находилось много гостей и генерала, и из нашего ведомства, и из вермахта. Но, несмотря на усиленную охрану, генерал Штейнберг поручил майору Крюгеру лично проверить блокпосты на въездах в Витебск. Короче, мы должны были обеспечить порядок в городе, пока почти всё руководство будет на банкете. Не скрою, я тогда расстроился, очень уж праздника хотелось. Но мы с майором покинули теплоход и занялись делом.
– Всегда хочется праздника, – подтвердил Шмит. – Особенно когда война.
– Вот именно, – согласился Николай. – А через пару часов мы узнали, что теплоход с генералом Штейнбергом и всеми его гостями подорвали русские диверсанты. Никто не выжил, а я вот сижу перед тобой живой и вполне здоровый, – и Николай невольно вспомнил Пауля Мюллера, который всё-таки оказался куда менее везучим, чем сам он. И ту глазастую бедняжку сестру немого музыканта, на которую Мюллер так запал.
История Николая, кажется, совсем не успокоила Рихарда:
– Русским сюда далеко, говоришь? Уверен, на том теплоходе не было посторонних. А если даже и были, то охрана их хорошо проверила. Диверсантов нашли?
Николаю на это ответить было нечего. Русских диверсантов не нашли. Версий произошедшего тогда было две: первая – «заминировали теплоход заранее», вторая – «диверсанты были на теплоходе среди гостей, а значит, тоже погибли».
Тем временем Junkers стал набирать высоту – под крылом как раз раскинулась гряда Крымских гор. Рихард потряс головой и снова прикрыл глаза ладонью.
– Зато в Балаклаве, – коснулся его плеча Николай, – я тебе такой праздник устрою. Я ж отсюда родом! И это мой город! Тебе он понравится, Рихард.
Вскоре самолёт уже был над морем. Николай успел увидеть мелькнувшую левее взлётно-посадочную полосу Херсонесского аэродрома. Самолёт широко развернулся и, наконец, пошёл на посадку.
Новое фотоателье на набережной представляло собой небольшую комнату со множеством фотографий в застеклённой витрине и на стенах. В глубине стояло кресло и кожаный диванчик, на который была накинута настоящая бурка. Сфотографироваться можно было и в этой бурке, обернув ею залихватски плечи, а на голову нацепив набекрень папаху, и с почти настоящей шашкой или с настоящей уж совсем нагайкой, какие использовались всадниками и для наказания непокорных.
Несмотря на выгодное расположение фотоателье, посетителей было не так уж много. Иногда заглядывали прогуливающиеся по набережной немецкие или румынские офицеры и солдаты, чтобы запечатлеться в какой-нибудь кавказской бурке или просто так, на память о завоёванном морском городе. Местные, в основном, фотографировались на немецкие документы. Ну, ещё и детей снимали, куда ж без этого?
Как раз вчера Энвер приводил в фотоателье Асие и внука Сервера.
Едва увидев на пороге Энвера с Асие и внуком, Тася, она же Екатерина Бирюкова, и Батя, он же хозяин ателье Иван Бирюков, расплылись в улыбках, что было, конечно, совершенно естественно. Женщина была хороша собой, а крепкий, весёлый и улыбчивый ребёнок оказался маленькой копией Айдера. Знала бы Асие, что фотограф и его ассистентка ещё буквально на днях общались с её любимым мужем, который и сам сейчас здесь, в Балаклаве, совсем неподалёку. Но сообщить об этом ей никто не имел права.