Кэм восприняла все спокойно: ты можешь быть загадкой для целого мира, прятаться от всех, но не от меня. Она даже высмеяла потребность маскироваться. Картофельный мешок? Да ни за что. Это не модно, Фиц! На мой первый за семь лет Хеллоуин она замотала меня как мумию — «какая разница, если это лишь на раз?» — а по возвращении домой мы устроили настоящий пир, пичкая друг друга конфетами, карамельками и жевательными мармеладками, которыми плотно набили свои пластиковые тыквы.
Еще Кэм помогла мне восстановить отношения с братьями, очаровав их своими кулинарными навыками, способностью к ведению домашнего хозяйства и привлекательной внешностью. Братьям нужна была женщина в доме, они страдали во время мучительного холостяцкого периода, который выпал на долю нас четверых. Притирка пошла еще глаже, когда Кэм поставила на каминную полку фото, которое они с мамой сделали на память возле библиотеки, попросив щелкнуть их случайного прохожего. На снимке они гладили какую-то бездомную собаку, и любовь к животным была еще одной объединявшей их чертой.
Даже еженедельные фотосессии изменились до неузнаваемости. Кэм маячила в каждом кадре, жадно чмокала меня в губы или крепко сжимала в объятиях, или просто корчила рожи: эй, это Кэм, тупая ты камера, я тут! Она оставляла отпечатки пальцев на объективе, на захватчике или сразу на обоих, принимала все более экстравагантные позы, превращая торжественную мучительную церемонию в праздничное мероприятие, полное шуток, которое я ждал почти с нетерпением.
Почти — потому я не мог избавиться от опасений, что мой незваный гость истолкует вызывающее поведение как оскорбление, что спровоцирует его переключиться с меня на мою возлюбленную, что он или какой-нибудь другой призрак из племени óна — женского пола? — который сопровождает его в преисподней, станет преследовать девушку, которая так их высмеивает. Что, если Кэм, как и мама, не сможет защитить себя от проклятия? Когда я робко заикнулся об этом, Камилла рассмеялась, беззаботно отмахнувшись от любой возможной угрозы.
— Да пожалуйста, пусть попробуют, — сказала она, высовывая язычок, который облизывал меня с ног до головы.
Раз она так наслаждается происходящим и заодно поднимает мне настроение своими клоунскими выходками, с чего мне волноваться? Потом я кусал себе локти, размышляя о катастрофе, которую опять же не смог предотвратить.
Но у меня и не оставалось времени для беспокойства. Кэм провела ускоренный курс по событиям в стране и мире, на которые я все эти годы не обращал внимания — ты что, не в курсе, что такое «Иран-контрас»? Что? Ты не знаешь о сбережениях и ссудах? Правда, что ли?! Не в курсе, что такое перестройка и гласность? Да ну! Не знаешь, что мы вторглись в Гренаду, и вообще не слышал про войну за Фолклендские острова? И тебе не известно, что человек, который, вероятно, станет нашим следующим президентом, был главой ЦРУ? Паши, ленивая ты задница. Мы вернулись к моему обучению, которое отошло на второй план из-за того, что мама ослабила хватку, проводя часы в джунглях Амазонки, а я чересчур увлекся экспериментами с пикселями и цифровыми изображениями. Зачем изучать историю и географию, если я больше никогда никуда не поеду? Зачем учить языки?
— Испанский, — решительно заявила Кэм. Пригодится для нашего расследования событий на Огненной Земле. Квест, который мы начали в тот же вечер понедельника, последовавшего за моим двадцать первым днем рождения, как только Кэм распаковала свои немногочисленные пожитки.
Мисс Вуд, которая во всем любила системность, наметила три основных направления нашего исследования: Патагония и ее коренное население, записи об уроженцах этой местности, насильственно перемещенных в Европу в 1889 году, и все, что связано с так называемым принцем Роланом Наполеоном Бонапартом и его коллекцией фотографий. Хотя моей Кэм были свойственны авантюризм и импульсивность, она все же действовала достаточно рационально. В предстоящие годы я постоянно удивлялся ее способности противостоять сложным ситуациям и молниеносно выбирать лучший вариант буквально за доли секунды, останавливаясь на том, который сопряжен с наименьшей опасностью. Она очень хотела вытащить меня из кокона, но все же решила, что мне опасно сопровождать ее в библиотеку Гарварда. Она брала на свой читательский книги и документы, которые я мог спокойно просматривать дома, — все чаще на испанском языке, чтобы отточить навыки, — а на себя взвалила куда более трудоемкую задачу по изучению архивов, поскольку свободно владела французским и немецким.