— Патагония! — воскликнул Вулф. Его глаза, прищуренные оттого, что в лицо постоянно дул ветер, чуть приоткрылись, еще больше засветившись под кустистыми бровями. — Я плавал там на своем первом корабле, мне было всего четырнадцать…
При упоминании этого возраста мои глаза тоже заблестели, именно о таком приключении я сам мечтал, будучи совсем юным.
— …когда я сбежал в море по стопам отца и дедушки, китобоев из Нантакета. Я забирался на мачты этого китобойного судна, драил палубу, чистил картошку, спал в самых грязных помещениях, пропахших водорослями, делал все, что велел первый помощник, и многое другое, чего он не велел. Я возвращался много раз с тех пор в разных своих ипостасях и знаю эти рифы и заливы Атлантики и Тихого океана как свои пять пальцев, ведь бывал там в самые сильные штормы, но успел насладиться и солнечными днями, которых там меньше, чем где-либо на этой земле. Я тот, кто вам нужен. Это судьба. У меня есть свой человек в береговой охране, который поможет нам изменить курс, а еще знакомый в Международной морской организации, который поможет избежать столкновений, но никуда не передаст информацию, сводя на нет усилия ваших преследователей. Говорю же, я тот, кто вам нужен! Магелланов пролив! А я-то думал — сдохну, так и не бросив этим водам новый вызов!
Я напомнил, что у нас уговор: никаких сделок, пока он не откроет мне подробности собственной жизни.
— Справедливо. Я не могу устроиться на работу, потому что меня поймали на контрабанде беженцев в нашу великолепную свободную страну. Они уматывали из Сальвадора, чтобы избежать гражданской войны, несколько лет назад, знаете, когда… Да, я вез их ради денег, всегда это признавал, хотя, по правде говоря, горжусь тем, что спас семьи, оказавшиеся в эпицентре резни, в которой не хотели участвовать и смысла которой не понимали. Меня поймали мои же бывшие приятели из береговой охраны, поймали, но обвинений предъявить не могли. Какой-то идиот депортировал всех сальвадорцев, так что улики исчезли, и прокурор, острый, как абордажная сабля, не смог подвергнуть их перекрестному допросу. Так что я соскочил с крючка из-за формальности, далеко не героически, но не жалуюсь. Мне восстановили лицензию, поскольку не было повода отказать, но чинуши позаботились о том, чтобы никто больше никогда не дотронулся до меня, даже десятифутовым якорем. Достаточно?
Что бы сделала на моем месте Кэм? Она бы надавила, чтобы он рассказывал дальше. Надо изобразить крутого парня.
— Что вы недоговариваете? — спросил я.
— Ладно, ладно, я курю, пью и таскаюсь по бабам — да, в моем-то возрасте, но вам не нужен один из благочестивых чистеньких до скрипа моряков, которые клянутся, что они безгрешны, как Дева Мария, да будет благословенна ее душа. Вот он я: чуть за семьдесят, а работы нет. Вот и все. Я открыл вам столько, сколько хочу открыть, точно так же, как вы сказали мне лишь малую толику правды, но этого достаточно, чтобы каждый из нас знал, с кем имеет дело. Вам нужно судно, способное пережить самые жестокие шквалы и самые опасные рифы на этой планете? Через несколько недель я могу получить идеальное суденышко вместе с двумя членами команды, которым я бы доверил свою матушку, будь она жива: матрос и кок, готовый помочь в случае опасности. Просто дайте мне слово. И залог.
Он завоевал мое расположение и понимал это. Но оставалось еще одно условие, на которое он и его команда должны были согласиться, прежде чем мы подпишем контракт: никаких камер на борту, ни одного снимка, ни е-ди-но-го.
Лондон Вулф пожал плечами. Он слышал просьбы и похлеще. В любом случае он никогда не любил фотографии. Фотографии всегда лгут.
Я не встречал таких людей. Это еще мягко сказано. Крошечный мирок, состоящий из Кэм, папы и двух братьев, собирался резко расшириться с появлением этого незнакомца, который, казалось, сошел со страниц одного из приключенческих романов, прочитанных мной в детстве. Неужели такие люди действительно существуют? Понравится ли он Камилле так же, как мне? Мы крепко пожали друг другу руки, и эта грубость казалась еще одним предвестником грядущих перемен. Именно такие моряки, как Вулф, умело обращавшиеся с тросами и снастями, умело лавирующими по течениям, в свое время увезли Генри из дома и теперь везли вместе с нами его фотографии в самую южную точку нашего полушария. Сможет ли Вулф сдержать свои обещания?
Две недели спустя он вернулся и выдал ответ в мои куда более изнеженные руки. Это была серия фотографий великолепной крейсерской яхты. Один парус, два дизеля, три каюты — одна для меня и моей жены, одна поменьше для него, а в третьей спальные места для двух членов экипажа, гальюн немного тесноват, но черт побери… Модель «Делайта Дейлер», сорок футов. Гладкая, крепкая, спущенная на воду — еще один благоприятный знак — в 1981 году, примерно в то время, когда Генри нырнул в воды моего разума. От ее имени — «Южный Крест» — мое сердце забилось быстрее. Внутри уютно в дождливую погоду, а на просторных палубах приятно проводить время ярко-синими ясными днями и безоблачными ночами, полными звезд.