На мгновение я заколебался. За моей спиной снова хлопнула дверь бара, в помещение со свистом ворвался порыв ветра, а затем раздался чей-то голос, вероятно туриста:
— Извини, приятель, ты загораживаешь путь.
Я сделал шаг в сторону, и мимо меня прошел грузный мужик в сопровождении блондинки, едко пахнувшей духами, парочка устроилась у барной стойки, недалеко от того места, где я… Где я должен быть. Я подошел к столику молодого человека и встал возле него. При близком рассмотрении сходство было менее очевидным — для начала, он оказался старше, чем когда-либо был Генри, да и кожа светлее, возможно, с примесью белой крови, но от этого становилось только тревожнее.
— Con permiso, — сказал я на своем зачаточном испанском. — Прошу прощения.
— Хочешь вместе? — сказал он на английском, с сильным акцентом, кроме того, невнятно из-за избытка спиртного. — Садись.
Я сел, а он сделал знак официантке, подняв два дрожащих пальца.
— Ты сидишь — ты платишь, — буркнул он.
Я кивнул. Он полез в карман, выудил листок бумаги и передал мне. Рекламная листовка, немного помятая, но красиво напечатанная.
«ПУТЕСТРАНСТВИЕ» — было написано наверху листовки красным, этот цвет указывал на то, что в общине кавескаров тебе рады, а может, это просто совпадение. Мне понравилось, как обыграли слова «путешествие» и «странствие», обозначая, что это не безумие, а путешествие. Это придавало уверенности. Чуть ниже фотография двойника Генри с широкой улыбкой, сидящего между двумя иностранцами — высоким скандинавом с желтыми, как сыр, волосами и хорошенькой брюнеткой, глаза которой горели от удовольствия. Затем шел набор слов: «Экскурсии. Туры. Пингвиний остров. Каякинг. Катание на лошадях. Охота. Рыбалка». Шрифтом помельче: «Национальные обряды по запросу. Аутентично. Экзотично». В самом низу его имя совсем маленькими буквами: «джемми эден валакиал, гид, английский, испанский». С номером телефона и факса.
— Джемми Эден Валакиал. Твое имя?
— Así те Ilато, — подтвердил он по-испански. Да, его так зовут.
— Сото Puerto Edén? — спросил я, давая понять, что нет необходимости переключаться на английский, но он проигнорировал предложение.
— Родился тама.
— Мы туда скоро поедем, — сказал я.
— Не хочешь пингвинов?
— Нет.
— Ничего нет тама, в Пуэрто-Эден. А я тебе покажу пингвинов. Как они спаряются и вылупляются. Остров Магдалена. Много тебе покажу.
Официантка, уставшая, сонная женщина, принесла напитки. Два виски. Он выпил залпом, жестом показал, что я тоже должен выпить. Я покачал головой. Он потянулся через острый угол стола, схватил стакан и осушил его, а потом помахал официантке: еще два.
— Как зовут? — спросил он.
— Фицрой.
Он хмыкнул:
— Как большой моряк. Ты тоже большой моряк?
— Нет.
— Нет пингвинам. Что ты хочешь в Пуэрто-Эден. Ничего тама. Хочешь ехать по снегу? Нравится такое? У нас есть.
— Нет.
— Хочешь кораблекрушений, фламенко, гуанако? У нас есть гуанако. У нас есть лисы, черный лебедь, много уток. Хочешь поохотиться?
— Нет, — я покачал головой.
— А чего ты хочешь?
— Кавескаров.
— Кавескаров, — запинаясь, повторил он, но его глаза сузились. — У нас есть танцы. Церемонии. Настоящие шаманы. Пляски инициации. Я тебя научу. Но это будет стоить. А может, хочешь молодую девочку, красивую индианку? Настоящая. Хорошая. Но будет стоить. Дорогие девочки.
— Я не хочу девочку, — сказал я.
— Тогда мальчика?
— Нет.
— Тогда что тебе надо, черт побери?
Я хотел потянуться и дотронуться до его руки, почувствовать ее тяжесть, убедиться, что она настоящая. Но этот жест мог быть превратно истолкован. Вместо этого я поддался порыву и спросил:
— Как будет «прощение» на языке кавескаров?
— Прощение? — переспросил он.
— Perdonar, — пояснил я по-испански.
Он посмотрел на меня, впервые за время нашего разговора по-настоящему посмотрел на меня, даже сквозь меня, словно бы осознав, что перед ним не обычный турист.
— Я не знаю, — пробормотал он.
— А «кожа»? — не унимался я. — Как сказать «кожа»?
— Káwes. Еще это значит «тело».
— А «лицо»?
— Зачем тебе?