Потом мы снова остаёмся одни, и я буравлю его вглядом.
— Это, — произносит он, с брызгами пены откупоривая бутылку, — было намного проще, чем я когда-либо мог себе представить. Я очень разочарован в тебе, Гермиона. Шампанского?
Я пристально смотрю на него.
— Ты сумасшедший сукин сын. Чего ты добиваешься?
— У нас с тобой романтический ужин при свечах, — он встаёт, подходит ко мне и наливает шампанское в мой бокал.
— А что насчёт военного законопроекта… — начинаю я, но замолкаю, когда понимаю, насколько я была тупой. — Ты был против с самого начала. Ты затеял всё это противостояние, просто чтобы заманить меня сюда.
— Ага, — он выглядит чрезвычайно довольным собой.
— Потому что я не открыла твой подарок…
Он, должно быть, с самого начала знал, что Гарри пришлёт меня. Гарри пришлось бы послать именно меня.
— Верно.
Он опирается о стол.
— Видишь ли, в начале у меня был большой, запутанный план, чтобы заманить тебя в ловушку в дом Грюма, пока ты не откроешь мой подарок. Это место практически неприступная крепость, — он бросает взгляд вниз, туда, где Блейз оставил голубой мешок на полу. — Но потом я понял, что раз я собираюсь заманить тебя куда-нибудь, то было бы здорово заодно и хорошо провести там время с тобой, поесть изысканной еды в приятной атмосфере…
— Значит, вся эта затея — просто пустая трата моего времени? — выплёвываю я, разъярённая, и всё больше впадаю в отчаянье. Мне нужно убираться отсюда. Мне нужно выбраться отсюда!
— Гермиона, — мурлыкает он нараспев. — Ты должна винить лишь себя: если бы ты просто открыла мой подарок, мне никогда не пришлось бы идти на все эти ухищрения. — Он с размаху садится на до сих пор невостребованный третий стул справа от меня и выбирает розу на длинном стебле из ближайшей вазы. — Конечно, я никогда не думал, что ты настолько облегчишь мне задачу. Либо ты с возрастом становишься слишком небрежной, либо, — он проводит мягкими лепестками розы по моей щеке, — ты просто хотела, чтобы тебя поймали.
— Я пришла сюда сегодня вечером из-за законопроекта! Потому что это повлияет на всех нас!
Он игнорирует меня.
— Пару лет назад я бы никогда не смог так легко справиться с этим. Ты бы пришла сюда сегодня вечером, зная о моих планах больше, чем я. Что, чёрт возьми, с тобой случилось?
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — выдавливаю я, и выражение его лица меняется, он мрачнеет. Он открывает свой рот, искажённый насмешливой улыбкой, чтобы возразить, и я кричу:
— Я НЕ ПОНИМАЮ, О ЧЁМ ТЫ ГОВОРИШЬ!
Он замирает, как будто чувствуя, что должен действовать осторожно, тёмные лепестки розы останавливаются у моего подбородка, моё лицо искажено яростью и гримасой боли, и он смягчается:
— Тогда забудь, что я что-то говорил, — очень мягко предлагает он, опуская розу. — Ешь десерт и озвучь мне своё предложение насчёт законопроекта.
У меня странно перехватывает горло, и на какое-то дикое, иррациональное мгновение я в панике думаю, а не отравил ли он меня, как и Проспера. Но я медленно дышу до тех пор, пока узел в гортани не ослабевает, и я снова могу говорить. Начинаю произносить свою речь о мерах и о том, как это коснётся всех нас. Перечисляю все весомые и логичные причины, которые я подготовила ещё неделю назад, о том, почему он должен поддержать Гарри. Но мой мозг работает вхолостую, мой рот работает на автомате. От сердца отливает кровь и мои пальцы коченеют, хотя они с силой впиваются в мои бёдра, сжимая и потирая их, как будто пытаясь вернуть силу моим ногам.
Я такая трусиха.
Он просто спокойно наблюдает за мной всё это время, словно зачарованный, как будто ему, в самом деле, интересно то, что я говорю. В то время как мы оба знаем, что это не так. Когда я заканчиваю свою речь, то резюмирую свои тезисы и повторяю кое-какие моменты просто, чтобы потянуть время. А затем, когда замолкаю, он тихо спрашивает:
— Ну, теперь тебе лучше?
Я натягиваю свою лучшую маску: спокойное, сдержанное лицо.
— Гарри хотел бы как можно скорее получить ответ о твоей позиции по отношению к этим мерам.
Он берёт мою холодную руку, отцепляя её от платья, и легонько целует костяшки пальцев.
— Я расскажу тебе о своей позиции после того, как мы закончим с десертом и ты потанцуешь со мной.
Я рычу, вырывая свою руку из его хватки, и вытираю её о платье, словно я коснулась чего-то неприятного.
— Так ты собираешься дать обещание поддержать Гарри, рассчитывая на моё хорошее поведение?
С трудом сдерживаемый гнев вспыхивает на его лице.
— Если тебе будет легче считать, что всё именно так, тогда да. Я плохой, ужасный, злой человек, и я собираюсь накормить тебя шоколадом и напоить шампанским. А ещё я собираюсь заполучить танец и несколько поцелуев, а ты будешь сидеть сложа руки и наслаждаться этим, оправдываясь тем, что я заставил тебя, а на завтра ты будешь клясться Поттеру, что ненавидишь меня.
Я смеюсь, горько и резко.
— Я не ненавижу тебя, Малфой. Ты не настолько важен. Я ничего не чувствую к тебе. Совершенно ничего.
И мне приятно, когда он вздрагивает.
Его губы сжимаются в тонкую линию, и он хрипло произносит:
— Тогда сегодня вечером ты притворишься, что чувствуешь. Ты будешь притворяться, что любила меня годами, и ты сделаешь это в обмен на мою поддержку против законопроекта о военных преступлениях.
Я смотрю на него с возмущением, и меня переполняет чёрная ненависть. Но я не могу найти слов для ответа, которые не усугубят ситуацию. С вызовом глядя на меня, он берёт мою вилку и изящно отделяет кусочек воздушного шоколадного торта, поднося его к моим губам. Я долго смотрю на него с презрением, но, наконец, открываю рот.
Это нечестно. Это действительно нечестно. Он знает, что я соглашусь с его больными требованиями в обмен на его поддержку против законопроекта. Хуже того, он знает, что я сделаю это, хотя мы оба знаем, что он не выступит против Гарри, даже если я скажу «нет» и уйду прямо сейчас. Он знает, что я сделаю это и возненавижу себя позже. Он знает, что я не смогу простить ни его, ни себя.
Мерлин, это то, чего он хочет?
Торт — самое вкусное лакомство, что я когда-либо пробовала, у него густой и насыщенный вкус. Кремовая глазурь тает во рту. Драко наблюдает за мной, молча размышляя, и подносит ещё один маленький кусочек торта к моему рту. Я принимаю его, и он берет ещё один кусочек для себя, слизывая капли густой глазури с моей вилки, прежде чем отделить ещё один — для меня. Я знаю, что это игра воображения, будто я смогу почувствовать его вкус со следующим укусом.
Он молчит, и я хочу, чтобы он что-нибудь сказал, потому что ощущение того, что я в ловушке, удушает. Это сенсорная память. Это у меня в костях, ползёт по коже, пробуждая инстинкты и воспоминания о вещах, к которым я бы даже в мыслях не возвращалась годами. Мне интересно, является ли это частью его плана. Он никогда ничего не делает наполовину, и он также никогда ничего не делает, не преследуя менее двух или трёх конечных целей.
Он продолжает кормить меня, время от времени выделяя кусочек для себя, и отпивая шампанское из моего бокала. Затем он подносит бокал с шампанским к моим губам, и я делаю глоток, чувствуя, как пузырьки шипят на моем языке, смешиваясь со вкусом шоколада и Драко, и я задаюсь вопросом, хочет ли он напоить меня. Я почти испытываю искушение позволить этому случиться. Тогда ни в чём из этого не будет моей вины. Он осторожно стирает глазурь с моих губ большим пальцем, затем подносит к моему рту, чтобы я могла слизать шоколад. Он проводит влажным пальцем по моей нижней губе, и когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, я позволяю ему.