Елена Усачева
Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник)
Призраки приходят в дождь
Глава первая
Сезон Цую
Дождь. Третий день. Окно размыло – и теперь везде вода. С утра лило стеной, сейчас моросит. Но все равно тоска.
Так и помереть недолго. Лежишь, смотришь в окно, думаешь о вечном. Или вечное думает о тебе. У этих японцев не разберешь.
Одежда влажная. Футболка, штаны, даже трусы. Волосы слиплись.
Дождь…
Из гостиницы они сегодня не выходили. И не пойдут. Что там, в этом болоте, делать? Приехали, называется…
На Токио опустился туман. Сезон сливовых дождей, сезон цую. Надо не забыть спросить, кто предложил поехать в Японию в конце июня. Почему этого нельзя было сделать раньше? Кажется, Миха! Утопить его на первом же рисовом поле. Подводник!
– Сань… ну, чего ты? – протянул со своей кровати Вадя.
Со своей кровати… смешно сказал. Номер шириной с кровать. Причем одну. А их здесь как бы две.
– Сань…
– Отвали, а? – вяло огрызнулся Санёк. – Все, считайте, что я утонул.
Санёк повернулся на бок. Ощущение, как будто в полной ванне соскользнул с бортика. Влажность сочетается с прохладой из кондиционера. Открываешь шкаф, и оттуда выходит ее величество Осень – дышит промозглостью и насморком. Из туалета тоже дышит. Словно они специально туда червяка сопливого посадили. Сидит теперь, копит сырость в порах, рождает плесень. Ночью проснешься, а тебя уже нет, осталась горка зеленого мха.
– Сань…
– Чего?
Сырая футболка неприятно облепила тело.
А дома тепло. Светит солнышко. Все зеленеет, птички поют… Здесь птиц нет, одни рыбы. И люди тоже – рыбы.
– А чего мы сегодня делаем?
Номер маленький, окно крошечное, под потолком. Смотреть в него не получается. Можно смотреть на него, а оттуда, как будто и нет прозрачной перегородки, льется стекло.
Топиться будем, блин! И так, что ли, непонятно?
– Конничива! О-гэнки дэс ка?[1]
На пороге Каору. Стоит, улыбается, кланяется. И чего он все время улыбается?
– Здорово, брат! – сорвался с кровати Вадя, но, не добежав до Каору, остановился.
Если бы мозги размягчило окончательно, он принялся бы Каору обнимать и жать руку. Но сейчас еще не вечер, чтобы совсем с ума сходить. Вовремя вспомнил, что японцы терпеть не могут панибратства. Обнимешь разок, а потом извиняться вспотеешь. Они здесь все обидчивые до чертиков.
При виде надвигающегося Вади Каору стал быстрее и мельче кланяться, словно воздух перед собой рубил. Не подпускал. Кинься Вадя на Санька с объятиями, Санёк бы тоже не обрадовался. Будут тут всякие тушки у него на шее висеть.
– Конничива! – повторил Каору, мягко округляя звуки, забавно растягивая гласные. – Как поживаете?
– Хреново поживаем, – пожаловался Санёк, спуская ноги с кровати. – Как вы в такой воде обитаете? У меня скоро жабры вырастут.
– Цую, – с благоговением протянул Каору и заулыбался, заставив свои щеки наехать на уши. – Дождь – хорошо. Много риса – хорошо. Аобаамэ – дождь, освежающий зелень молодой листвы.
– Значит, скоро прорастем! – Санёк бухнулся обратно на подушку. Прислушался, не капает ли на пол – матрас виделся большой губкой, наполненной водой. – А утром тоже этот самый обама был?
– Онукэ. Обыкновенный ливень. Для риса тоже хорошо.
– Ты чего пришел-то, Каору? – привычно суетился Вадя. – Дело какое?
У Вади нежный голос и огромные глаза. Людей он берет лаской, добивает ею же. Своим занудством может распилить не только буханку хлеба, но и железные поручни в метро. Вчера проверили – распилил. А все потому, что никто не спешил ему отвечать, на какую станцию они едут. Каору стоял далеко, а внятно выговорить хотя бы одно японское слово никто не мог.
– Дело, дело, – закивал Каору и снова заложил щеки за уши.
Улыбаются тут с большим удовольствием. Их рисом не корми – дай поулыбаться кому-нибудь. Но стоит отвернуться, лицо становится каменным. Культурная нация, силы экономят.
– Императорский сад собираться надо. Слива отцветает. Смотреть надо. Гортензия цветет. Смотреть надо.
– Гортензия! – выкрикнул Санёк, садясь.
Память даже не пыталась подкинуть картинку цветка с неприятным квакающим названием.
– Сань, ты чего? – испугался Вадя.
Который раз за сегодняшний день испугался. Что-то он пугливый. Это к дождю… Или к засухе?
– Вставать надо, – с укором посмотрел на гостей Каору, но губы тянул, соблюдая этикет.
– Надоело, – пробормотал Санёк. – Надоела мне твоя Япония, Каору! Третий день, а надоела! Хочется все послать к черту и наесться нормального черного хлеба.
Каору поклонился. Санёк подумал, что вот, если метнуть в него подушку, он так же будет стоять, изображая радость жизни? Или использует прием карате и забросит всех обратно в Россию? Или наконец-то обидится на их постоянное нытье и пошлет к местному черту?