Пересекая двор в новой одежде, он глянул в сторону леса и увидел, что девочки по-прежнему среди папоротников, но уже не сидят, а стоят. В руках у каждой из них было по букетику поникших полевых цветов, и обе они смотрели вниз, на землю. Он остановился, гадая, чем они занимаются и что лежит среди папоротников, скрытое от его взгляда. Пока он так стоял, обе повернули к нему свои белые головки — сначала старшая, а за ней и младшая, совсем как в первый раз — и молча воззрились на него.
Киллиан неуверенно улыбнулся и заковылял к ним. В зарослях мокрого от росы папоротника, не дойдя до девочек пару шагов, он остановился. Перед ними обнаружился расчищенный от травы участок. Там, на куске черной холстины, лежала третья девочка — моложе двух других, в белом платье с кружевным воротником и манжетами. Ее белые, как слоновая кость, ручки сложены на груди, под них подсунут букетик. Глаза ее оставались закрыты. Лицо девочки подрагивало, словно она боролась со смехом. Ей было не больше пяти лет. У нее в голове лежал венок из вялых маргариток, в ногах — еще один. Сбоку — раскрытая Библия.
— Наша сестра Кейт умерла, — сказала старшая девочка.
— Мы ее хороним, — сообщила средняя сестра
Кейт неподвижно лежала на черной тряпке. Глаза она не открывала, но, чтобы не смеяться, ей пришлось закусить губу.
— Хотите поиграть с нами? — спросила средняя сестра. — В эту игру? Можете лечь. Тогда вы будете покойником, а мы покроем вас цветами, будем читать над вами Библию и петь гимны.
— Я буду плакать, — предложила старшая сестра. — Я могу заплакать, когда захочу.
Киллиан стоял и смотрел на девочку, лежащую на земле, и на двух плакальщиц. Наконец он сказал:
— Боюсь, мне такая игра не очень нравится. Я не хочу быть покойником
Старшая девочка оглядела его с ног до головы и остановила взгляд на его лице.
— А почему? — спросила она. — Вы одеты для этой роли.
МАСКА МОЕГО ОТЦА
По дороге на озеро Биг-Кэт мы играли в игру. Ее придумала мама. Когда мы выехали на федеральную трассу и в небе не осталось света, за исключением холодного бледного сияния на западе, она сказала, что за мной гонятся.
— За тобой гонятся карточные люди, — объяснила она, — дамы и короли. Они такие плоские, что могут проскальзывать под закрытыми дверями. Они двигаются нам навстречу, со стороны озера. В поисках нашей машины. Хотят перехватить нас. Ты должен прятаться всякий раз, когда покажется встречный транспорт. Мы не можем защитить тебя от них на дороге. Ой, скорее ложись. Вон едет один из них.
Я растянулся на заднем сиденье и смотрел, как по потолку движется свет фар приближающейся машины. Я не знал, подыгрываю ли я маме или просто устроился поудобнее для долгой дороги. Я хандрил. Меня пригласил в гости с ночевкой мой друг Люк Редхилл, вечер я надеялся провести за игрой в пинг-понг, а потом до утра смотреть телевизор вместе с Люком, его длинноногой старшей сестрой Джейн и пышноволосой подружкой Джейн — Мелиндой. Но когда я вернулся из школы домой, то обнаружил, что на крыльце стоят чемоданы. Отец загружал их в машину. Только тогда я узнал, что мы едем в домик дедушки на озере Биг-Кэт. Сердиться на родителей за то, что они не предупредили меня о своих планах заранее, я не мог — скорее всего, они и сами о них не знали. Это вполне в их стиле — придумать поездку на озеро за обедом. У моих родителей не было планов. У них были импульсы и тринадцатилетний сын, и они не видели никаких причин для того, чтобы последний как-то помешал первым.
— Почему вы не можете меня защитить? — спросил я.
Мама ответила:
— Потому что есть вещи, от которых материнская любовь и отцовская храбрость не в силах спасти. И потом, кто мог бы сразиться с ними? Ты ведь знаешь, какие они, эти карточные люди. Всегда ходят с золотыми секирами и серебряными пиками. Ты никогда не обращал внимания на то, как хорошо вооружены старшие карты в колоде?
— Недаром первая карточная игра, в которую учатся играть дети, это «Война», — вставил отец, небрежно придерживая руль одной рукой. — Вариации вечной темы: метафорические короли сражаются за ограниченные запасы денег и девиц в этом мире.
Мать развернулась на сиденье и посмотрела на меня серьезными, светящимися в темноте глазами.
— У нас проблемы, Джек, — сказала она. — У нас ужасные проблемы.
— Понятно, — кивнул я.
— Это продолжается уже несколько лет. Мы не говорили тебе раньше, потому что не хотели тебя пугать. Но ты должен знать. Ты имеешь право. Мы… э-э… видишь ли… у нас больше нет денег. Виной тому карточные люди. Они вредили нам, губили наши инвестиции, истощали в канцелярских проволочках наш капитал. Они распространяли мерзкие слухи о твоем отце у него на работе. Не стану огорчать тебя подробностями. Они угрожали нам по телефону. Звонили мне, когда я была дома одна, и рассказывали, что они собираются сделать со мной. И с тобой. Со всеми нами.
— Буквально вчера они подсыпали мне что-то в соус из моллюсков. Как же мне было плохо! — добавил отец. — Я думал, что умру. А недавно из химчистки нам вернули одежду в каких-то странных белых пятнах. Это тоже их рук дело.
Мама засмеялась. Говорят, что у собаки есть шесть разновидностей лая, каждый со своим значением: «вот чужак», или «давай играть», или «мне нужно справить нужду». У моей матери имелось несколько разновидностей смеха, и все они имели собственное значение и звучание. Таким смехом, как этот, — заливистым и конвульсивным она отвечала на грязные шутки, а также на обвинения, когда ее уличали в шалости.
Я засмеялся вместе с ней и сел. Мой желудок успокоился. У нее был удивленный и торжественный вид, и на миг я забыл, что она все придумала.
Она потянулась к отцу и провела пальцем по его губам, будто закрывая их на «молнию».
— Я сама все расскажу, — объявила она. — А тебе говорить запрещаю.
— Если у нас так плохо с деньгами, я могу пожить некоторое время у Люка, — предложил я. «И у Джейн», — добавил я про себя. — Не хочу сидеть у вас на шее в трудное время.
Мама снова оглянулась на меня.
— Деньги меня не волнуют. Завтра в домик у озера приезжает оценщик. В этом доме масса замечательных вещей, оставшихся от твоего прадедушки. Часть из них мы попытаемся продать.
Мой прадедушка Аптон умер годом раньше, причем смерть его оказалась так ужасна, что мы предпочитали не говорить о ней. Этой смерти не нашлось места в его жизни, как в развеселой комедии неуместен финал из фильма ужасов. Это случилось в Нью-Йорке, где он имел квартиру на пятом этаже особняка в Ист-Сайде, одну из множества других его квартир. Он вызвал лифт и, когда двери раскрылись, шагнул внутрь. Только лифта за дверями не было, и Аптон летел пять этажей вниз. Падение не убило его. Он прожил еще целый день на дне шахты. Лифт в особняке был старым и медленным, он громко жаловался каждый раз, когда ему приходилось двигаться (как и многие жильцы этого дома). Криков Аптона никто не слышал.
— А давайте продадим коттедж! — осенило меня. — Тогда мы будем купаться в золоте.
— О, продать его мы не можем. Во-первых, он не наш. Он — общая семейная собственность: моя, твоя, тети Блейк, близнецов Гринли. Но даже если бы он принадлежал нам, мы бы его не продали. Он всегда был в нашей семье.
Впервые с того момента, как мне объявили о поездке на озеро, я догадался, зачем на самом деле мы туда едем. Наконец-то я увидел, что мои планы на выходные принесены в жертву интерьерному дизайну. Моя мать обожала заниматься дизайном жилья. Она любила выбирать занавески, стеклянные абажуры для настольных ламп, уникальные железные ручки для шкафчиков. Кто-то поручил ей заново обставить домик на озере. А вероятнее всего — она сама поручила себе это. А начать решила с избавления от старого хлама.
Я чувствовал себя полным болваном из-за того, что позволил ей выманить меня из мирка дурного настроения и увлечь в одну из своих игр.
— А я хотел остаться на ночь у Люка, — сказал я.