Кади и Ранджу влились в поток выходящих и входящих студентов, вынужденных втискиваться во вращающиеся двери Научного Центра, словно враждующие косяки рыб, и дождались своей очереди выплюнуться под яркие лучи солнца. Снаружи Кади тут же окружила толпа. Ранджу отделилась от нее, забирая левее, в сторону Анненберг-холла, столовой для первокурсников, как они постоянно делали после лекции Психо.
– Позовем Андреа с нами? – спросила Кади.
Ранджу распахнула глаза, как бы говоря: «Пожалуйста, не надо».
– Знаю, ты ее не особо любишь.
– Да нет, ничего, валяй. – Ранджу вздохнула: – Надо бы к ней привыкать, наверное.
Кади предпочитала общество Ранджу и не хотела ее раздражать, но было в Андреа нечто, задевающее струны ее души. Она зашарила рукой в сумке в поисках телефона, как вдруг ощутила вибрацию в кармане пальто. На экране светился звонок от абонента «Дом».
– О, погоди секунду, – произнесла Кади, прежде чем ответить. – Привет, пап, я сейчас на обед…
– Это мама, милая.
– Ой. О, привет.
Кади застыла. С тех пор как она переехала в кампус, мать звонила впервые. Каждую ночь Кади ложилась спать, надеясь на ее звонок, но его все не было. В тот же миг на нее обрушился вес того, как же она скучала, – и ужас, что она облажается.
– Как ты? Я не вовремя?
– Нет, я… – Она встретилась с вопросительным взглядом Ранджу и махнула, чтобы та шла вперед. – Ничего, ничего. Как дела дома?
– Пусто.
Ответ ее тронул.
– Я скучаю…
– Заводишь друзей? – заговорила одновременно с ней мать.
– Мне нравится соседка. Она очень классная, Ранджу, только что были на лекции вместе. И я встретила хорошего друга Эрика, британца по имени Никос.
– Никос? Не помню такого, но я в последнее время все забываю. Как ты его нашла?
Кади не видела необходимости рассказывать матери о слежке за ним на прослушивании.
– Это он меня нашел. Услышал знакомое имя и подошел представиться.
– Как мило.
Кади расслышала, как мать шмыгнула носом, и у нее оборвалось сердце. Она решила умолчать и про знакомство с профессором Прокоп.
– Все в порядке, мам. Приятно встретить людей, которые его знали. Это как поддержка. Здесь лучше, чем ты думала.
Что пока не было совсем правдой, но Кади в этом нуждалась.
– Хорошо. – Мать, казалось, взяла себя в руки. – И как твое психическое состояние?
– В смысле? – Кади напряглась, чувствуя, в какое русло сворачивает разговор. – Мам, испытывать тревогу, когда ты первый раз в университете, это нормально.
– Я понимаю, первый переезд в студгородок – колоссальное дело для кого угодно, при любых обстоятельствах. А у тебя обстоятельства особые. Ты сейчас ранима.
– Мы все ранимы, мы все скорбим. Не чувствовать себя полностью нормально – это нормально!
– Кади, у тебя был сильный приступ…
– Один раз! – парировала Кади. – И так вышло случайно, то есть… день был очень насыщенный. И я извинилась.
– Я тебя не виню и, честно говоря, жалею, что мы так мало поддерживали тебя этим летом. Боюсь, ты так и не смогла пережить…
– Я живу с этим каждый день! Да, ужасно, да, тяжело, но я по крайней мере пытаюсь. Хожу на учебу, занимаюсь своей жизнью, двигаюсь дальше. Что я еще могу?
– Но Гарвард? Я все равно считаю, что это для тебя перебор.
Слова матери задели за живое. В глубине души Кади не верила, что мать вообще задумывалась, что она способна поступить в такой университет, даже когда ее брат был жив. Мать считала сына гением, а дочь – труженицей. И сомнения матери выводили Кади из равновесия еще сильнее потому, что зачастую она сама их разделяла.
– Я справлюсь. Сегодня я отлично справилась с прослушиванием в хор, завела друга, а семинарский профессор сказал, что никогда не забудет мое имя. Так что вообще-то у меня все прекрасно.
– Хорошо. Я правда рада это слышать, поэтому и позвонила.
Кади старалась не выдать себя слезами.
– Просто пообещай мне кое-что, – добавила мать. – Не сиди там, чтобы что-то мне доказать. Если ты несчастна или, господи упаси, случится новый приступ, возвращайся домой. Я на твоей стороне.
– Мне так не кажется.
– Ну, я над этим поработаю. Но ты пообещаешь?
– Ладно, да, обещаю. Мне пора, люблю тебя, пока.
Кади сбросила звонок и задумалась, придется ли ей лгать матери еще четыре года.
Глава 7
Кади ненавидела, когда мать ссылалась на ее «приступ» – то, как она себя повела на церемонии развеивания праха Эрика. Ей казалось, будто мать тычет ее носом, хотя, возможно, ее просто-напросто с головой окунало в стыд, который она сама в тот день испытала.
Для церемонии родители выбрали озеро Валленпаупак, потому что, пока Эрик и Кади были маленькие, каждое лето арендовали там домик. Все в семье согласились, что этого хотел бы сам Эрик. Кади понятия не имела, что он бы хотел. Она до сих пор не могла представить, что он хотел умереть.