Как дела с твоим проектом на Бауэр?? Уже почти закончил? Мы все держим кулачки, но не то чтобы тебе это нужно. От твоей работы все будут в восторге, и в следующем году ты точно победишь. Я уже за тебя рада, вот насколько я уверена. Люблю, К.
Кади на минуту задумалась. Именно этот проект и курировала профессор Прокоп. Премия Бауэра считалась одной из наиболее престижных наград Гарварда, прямым билетом в магистратуру и победным очком в собеседованиях при приеме на работу. Рассматривали работы настолько тщательно, что студенты подавали их весной третьего курса, а результат узнавали только осенью четвертого. Премия стала мечтой Эрика с тех пор, как он впервые ступил на гарвардскую кафедру физики, еще на первом курсе, когда казалось, что ему нужно всего-то немного повзрослеть, и он ее получит. Ко второму курсу ситуация стала совсем неопределенной. И все же, несмотря на ухудшение проблем с психикой, оценки Эрика оставались высоки. Семья надеялась, что, если ему удастся не сорваться, удовлетворение от победы все-таки вытащит его из депрессии, которая грозилась поглотить его целиком. В то время они все старались его изо всех сил поддерживать. Кади помнила, как думала, что хуже некуда – это если они его накрутят, а в итоге он не победит. Какой наивной она была.
Ответ Эрика обескураживал как тогда, так и сейчас:
не собираюсь подаваться. работаю над кое-чем
поважнее. не могу тратить время на Бауэр.
расскажу потом, этот ящик ненадежен.
Паранойя. Тогда-то он и перестал пытаться ее скрывать. Он стал подозревать всех вокруг, даже близких друзей и семью. Все время был начеку, боялся любого наблюдения. В тот год он трижды сменил номер телефона. Из семьи от недоверия Эрика больше всего почему-то пострадал отец. Всякий раз, как он покидал комнату, Эрик на несколько минут умолкал – считал, что отец подслушивает за дверью. Всякий раз, как Эрику приходилось встречаться с дисциплинарным или просто обеспокоенным руководством Гарварда, что случалось все чаще, он верил, что их науськал именно отец. Иногда он думал, что мать советовалась с его психиатром с целью выведать его тайны, но тут Кади не могла сказать, что это наверняка неправда.
И душераздирающий контраст – то, как в случае с Кади его паранойя выражалась в заботе о ней. В детстве он никогда не был типичным брутальным старшим братом, который запугивает парней или избивает школьных хулиганов; это Кади чаще всего защищала чудака Эрика. Но когда он заболел, его защитные инстинкты перешли в гиперрежим. Даже когда он был вдали, на учебе, а Кади дома, бывали ночи, когда она обнаруживала на телефоне десяток сообщений и пять пропущенных звонков. Когда Кади спрашивала, почему он так беспокоился, Эрик никогда не объяснял.
Взгляд вернулся к рядам заголовков, пока не обжегся об один, словно о кислоту. Письмо от четвертого января 2019-го, с электронного адреса доктора Марка Роуэна, психиатра, наблюдавшего Эрика; в теме значилось:
Приступ во время каникул, продвижение.
Кади машинально потерла шею; в ладонь упруго глухо забился пульс. Она три дня набиралась смелости открыть письмо, когда только его получила, и не хотела открывать снова. Больше никогда.
Поэтому не стала и сейчас.
Она пролистала до двенадцатого октября 2016-го, его первого курса, когда Эрик еще был Эриком. А она еще была Кади.
От кого: Эрик Арчер
Кому: мне
Одна птичка (это мама, не злись) мне напела, что Джастин тебя бросил. Самые простые наблюдения, как правило, являются самыми точными, и в этом случае вполне очевидно, что он кретин. Понимаю, что любовь редко бывает проста, и сей факт наверняка не сильно тебя утешит. Но Джастин – отстой.
От кого: Каденс Арчер
Кому: Эрик
Спасибо. Люблю тебя.
От кого: Эрик Арчер
Кому: мне
И я тебя люблю, мелкая. Держись.
Напряжение в груди Кади рассеялось. Вот он – брат, с которым она выросла бок о бок. Брат, которого ей так ужасно не хватало. Брат, которого она хотела помнить.
А иногда – единственный брат, которого она помнила. Разум неохотно возвращался к трудному периоду. Словно мозг разобрал временную ось и спрятал плохие воспоминания, перетасовал, будто фокусник, спрятавший мячик под тремя стаканчиками. Когда речь шла о развитии болезни Эрика, воды ее памяти мутнели от эмоций, и Кади удивлялась, как мало в них сохранилось. Она не могла вспомнить, когда Эрику поставили диагноз или обсуждение первых симптомов, хотя они определенно никогда не говорили в открытую о голосах. Зато помнила, как после диагноза отец сказал: «Все наладится, потому что теперь мы знаем, что это, можем исправить и вернуться к нормальной жизни». Тогда они еще не понимали, что нормальная жизнь осталась далеко позади.