Я впервые ощутил, что атмосфера в городе изменилась. Как будто над ним зависла тяжелая черная пелена, опускавшаяся все ниже и окутывающая все живое. Словно корабельные крысы, местные жители терзались тревожными предчувствиями, предпочитая прятаться в своих норах и не высовываться из них без острой необходимости.
Все это показалось мне нетипичным и зловещим. Я был уверен, что последние годы на улицах пустынно лишь потому, что все массово ринулись в теплые и радужные края, оставив свои заледеневшие лачуги. Вдобавок зарядил сезон ледяных ливней, а в эту пору горожане ютятся в своих домах, укрываясь в их недрах от сырости и ноябрьского холода. Поэтому я не придавал этому особого значения. Но я ошибался.
Погруженный в собственные мысли, я упустил то время, когда начались эти странные перемены. Я интуитивно ощутил, что они как-то были связаны с пропавшими младенцами, но пока не мог связать два явления воедино. Я слишком плохо знал этих людей, я не вел типичную городскую жизнь, я практически ни с кем не контактировал последние несколько лет и уж, тем более, не вел дружеских светских бесед. Поэтому нагнетающаяся над городом обстановка не коснулась меня самого, ведь я уже давно существовал где-то на задворках этой реальности, в своем обособленном мирке.
– Плесни мне чего-нибудь, что не стоит целое состояние.
Я бросил на щербатую потемневшую стойку бара несколько тусклых монет. Усатый трактирщик молча сгреб их и сунул в большой карман своего перепачканного фартука. Спустя мгновение на деревянной стойке возник пузатый приземистый бокал, в котором приветливо искрилось темно-янтарное пойло.
– Что-то дела не слишком хорошо идут?
– Не то слово. Последние недели сюда никто не заходит, кроме старика Мегрисса и парочки зеленых матросов, – глухо ответил трактирщик.
«Синий бык» стоял почти у самого побережья. Неудивительно, что сюда чаще всего заглядывали моряки и капитаны суден, пришвартованных неподалеку в порту. Корабли мирно покачивались на волнах в ожидании своих нетрезвых хозяев, стыдливо пряча на ободранных боках таблички с именами.
В трактире царила какая-то печальная и удушливая атмосфера минувшего века, словно время здесь застыло, и прогресс не мог проникнуть сквозь дубовые ставни паба. В середине зала громоздились тяжелые столы из деревянного сруба, а вокруг них толкались такие же увесистые колченогие лавки. В центре каждой столешницы красовался потускневший латунный подсвечник и оплывшая белая свеча.
Когда попадаешь в места вроде этого, то невольно начинаешь предаваться тяжелым мыслям о скоротечности времени и о бессмысленности земного существования. Одним словом, прекрасный повод, чтобы напиться до полусмерти и забыться здесь до первых проблесков нового дня.
Позади трактирщика я заметил черно-белый снимок, висящий в большой раме между полками с пузатыми бутылками. На нем счастливый отец прижимал к себе кудрявого сына лет десяти, который добродушно демонстрировал фотографу полное отсутствие передних зубов. На заднем фоне снимка я разглядел те же деревянные столы и лавки, которые сейчас возвышались позади меня. Должно быть, это была памятная фотография – день, когда трактир только открылся. Тогда становилось понятным, отчего сюда не просочились никакие перемены извне. Возмужавший сын, которому «Синий бык» достался по наследству, решил почтить светлую память отца и оставил заведение в его первозданном виде.
– Постоянные клиенты, похоже, мало пекутся о погоде и городских сплетнях, – заметил я.
– И слава Господу! Иначе я бы остался совсем без работы, – проворчал трактирщик.
Чтобы хоть чем-то занять себя, он натирал мягким лоскутом ткани пустые бокалы, которые и без того сияли чистотой и были отполированы до блеска. Его большие грубые ладони и запястья с вздувшимися венами, выступающими из-под подвернутых рукавов рубахи, выдавали в нем обыкновенного провинциального трудягу. У него было широкое скуластое лицо, крупный ровный нос с большими ноздрями и синие глаза с тяжелыми, нависшими верхними веками.
Я уже не единожды бывал в «Синем быке», но никогда здесь особо не рассиживался, заглядывая лишь затем, чтобы согреться и укрыться на время от промозглого ветра или переждать вечернюю непогоду. Трактир работал с раннего вечера и до самого утра, и каждый раз, когда я сюда забредал, я наблюдал целое скопище самого престранного народа. В основном сюда приходили после тяжелого рабочего дня грузчики из портовых доков, разнорабочие из ближайших рыбных цехов, молодые матросы и просто местные работяги.