В Европе довольно часто рассуждают о «закате Испании», начавшемся сто пятьдесят лет тому назад. Даже в Мадриде некоторые говорят об этом сквозь зубы, украдкой.
Между тем на картах мира данный закат повсюду налицо.
Прежде чем стать членом Конгрегации в защиту вероучения, Лоренсо Касамарес, подобно другим искателям приключений своего времени, вознамерился уехать в дальние края, туда, где христианская вера еще казалась новой и свежей.
Еще подростком он представлял себя миссионером, скачущим на лошади или плывущим в пироге, размахивающим крестом Иисуса перед изумленными дикарями, как делал это до него в Америке другой доминиканец, перед которым он преклонялся, Бартоломео де лас Касас. Временами Лоренсо даже мечтал о судьбе мученика и последующем причислении к лику святых, о Боге, встречающем его с распростертыми объятиями и вечной славе среди сонмов серафимов. Молодой монах перечитывал уже давние жития святого Хуана де ла Круса и святой Терезы Авильской. Он знал некоторые страницы из них наизусть. Лоренсо не забыл ни одного из эпизодов легендарных судеб святого Франциска Ксаверия, некогда отправившегося проповедовать в Японию и умершего на подступах к Китаю, а также великого святого Игнатия Лойолы, прославленного основателя «Общества Иисуса», ныне прекратившего свое существование.
Однако эти времена миновали. В Испании, как и в остальной части христианского мира, не хватает святых и, стало быть, чудес. Вера утратила некогда присущие ей пыл и рвение. Она приобрела казенный характер. Чем старше становится Лоренсо, тем больше он в этом убеждается и признает это. Но где же его собственное место? Какова его роль в великом замысле Творца? Он еще в этом не разобрался.
Требуется в среднем год, чтобы новости и приказы из Испании добрались до самых отдаленных владений империи, до Филиппинских островов, открытых Магелланом в 1521 году — в тот самый год, когда Кортес овладел Теночтитланом, будущим Мехико. В тех краях монахи не только отвечают за духовную жизнь, но заботятся о воспитании детей и выполняют полицейские функции. Этим проповедникам, зачастую весьма эффективным полпредам испанской колонизации, удалось внушить туземцам священный страх перед далекой родиной-матерью, которую они почти обожествили, уверовав в то, что Бог избрал именно Испанию, а не Рим или Палестину для христианизации планеты.
Миссионеры также выступали в качестве освободителей этих народов, что производило на Лоренсо чарующее впечатление. Подобно прочим слугам Божьим в Мексике и Перу, они утверждали, что только они несут слово истины и надежду на вечное спасение благодаря небывалому чуду «искупления» — понятия, порой с трудом поддающегося объяснению. Монахи наставляли туземцев, что вдобавок те — до сих пор дикари об этом не ведали — от рождения являются грешниками, которых призван спасти Христос. Наконец, миссионеры, как они утверждали, избавляли туземцев от жестоких королей, приносивших их в жертву каменным идолам, а также от присущих им суеверий.
После этого надо было прочно обосноваться и укрепить свою оборону, чтобы удержаться на завоеванных позициях. Притом приходилось противостоять другим агрессивным верованиям.
Ныне эти проповедники, порой вынужденные оправдываться, называют себя единственно возможным оплотом перед лицом «чудовищной изуверской секты приверженцев Магомета», которая начинает расползаться по Азии (она существовала там еще до появления португальцев и испанцев) и способна привести разве что к бесконечным адским мукам.
С помощью тайной переписки, неподвластной даже королевскому надзору, монахи-миссионеры из дальних краев поддерживают тесную связь с испанскими монастырями. К примеру, тамошние и здешние доминиканцы. Как только в Колумбии, Венесуэле либо в Мексике начинаются волнения, об этом немедленно извещают верхушку инквизиции, стража чистоты вероучения. Служители культа, на которых возложена эта миссия, призваны информировать о смуте короля, у которого свои собственные осведомители, а также давать ему советы о мерах, которые следует принять, о желательных либо нежелательных реформах.
Вот и все. Буйное пламя первых побед угасло. Церковники уселись за канцелярские столы. Порой они смахивают на провинциальных полицейских.
Поэтому Лоренсо, которого некоторое время манили Филиппины, передумал туда ехать. Незачем искать подлинную борьбу, полагает он, за пределами нашего тела. Она разворачивается здесь, в нашем сердце.