Но ведь все это не зря - шепчет сознание, и Манн про себя соглашается с этим. Вот только мысль эта никак не успокаивает.
Хью по наставлению своей спасительницы пытается продолжать писать. Пальцы изнывают от навалившейся на них силы тяжести, наливаются свинцом и почти не слушаются своего хозяина, но он продолжает выводить буквы одну за одной. Сначала они выходят неровные, тяжелые, почти неразборчивые, однако через некоторое время становится легче. И сами слова льются чернилами на бумагу быстрее, успевая за суждениями астронавта.
Тут же выводится и мысль, которая перечеркивает все сожаления о прошедшем времени: а что, если начало наступает для Манна именно сейчас, а полвека назад была всего лишь его иллюзия? Ему - почти фанатику своего дела, заживо сожранному наукой и формулами, не замечающему ничего вокруг и от этого не преуспевшему нигде, кроме той самой науки, - дают шанс на искупление вины в виде невнимания к миру, который люди успели покинуть в поисках своего нового дома. Эта идея бьет в голову и заставляет пальцы сильнее держать ручку и выводить слова ее мелким неровным почерком, пока озарение застилает глаза и не уходит куда-то прочь и навсегда. Манн чувствует, как оковы, до этого плотно держащие его грудь в своих железных объятиях, трескаются, не в силах удержать что-то, распирающее изнутри, разлетаются на множество маленьких осколков, которые не в силах даже царапнуть своего бывшего пленника, и исчезают бесследно где-то в пространстве этой палаты, растворяются в местном воздухе, чтоб никогда больше не вернуться.
Ему дали возможность переписать собственную биографию, заново прожить свою жизнь, не пропуская важных пунктов, на которые он в прошлом не обращал никакого внимания, не вылезая из докторских диссертаций и иллюзий о дальних странствиях. Но теперь все должно, нет, просто обязано измениться, ведь Манн совсем не хочет, чтобы те, кто дал ему этот шанс, разочаровались в нем как в разумном существе. Кто эти загадочные они, ученый без понятия, как и все остальные, - даже Купер, нырнувший в сердце самой Гаргантюа и сумевший оттуда выбраться, так до конца и не понял, кем являются эти существа. И есть ли они на самом деле, или же творцами собственного счастья оказались сами люди, только не те, что живут в настоящем, но родившиеся в будущем.
Но об этом Хью подумает потом, сейчас же нужно как можно быстрее прийти в себя, чтобы не потерять больше ни секунды того времени, что заново отвели ему.
Вспоминаются исследования его коллег, когда выяснилось, что люди, борясь из последних сил за жизнь, видят за миг до неизбежной смерти своих детей: их лица и улыбки, даже могут слышать их голоса. И изображения детей настолько четкие, что, кажется, они совсем рядом - мозг за миг до своего конца переходит на пик своих возможностей. Теперь и у одинокого пока Манна есть шанс через много лет перед необратимым концом увидеть и своих детей тоже. Интересно, какие они будут - его сыновья и дочери? Он так много мог бы им передать.
Выкуси, веселая мелодия из сна.
После этой мысли даже ручку держать легче.
Однажды Манн так увлекается выкладыванием очередного груза своих кажущихся бесконечными мыслей в свой дневник, что совсем не замечает Амелию, тихо вошедшую в его палату с папкой, прижатой к груди и тонометром, свисающим с шеи. Она стоит какое-то время, безмолвно наблюдая за ничего не замечающим вокруг себя астронавтом и отмечая про себя его улучшившуюся способность держать пишущий предмет, но через минуту-вторую снова окликает его:
- Доктор Манн?
На этот раз Хью прекрасно слышит ее и едва не роняет ручку от неожиданности. Вздрогнув, он отрывает взгляд от тетради, мигом захлопнув ее, и поднимает голову на гостью.
- Амелия, прости, я даже не услышал, как ты зашла сюда.
- Ничего страшного, - улыбается та. - Как самочувствие?
- Вроде нормально, перед глазами уже не так все кружится, да и сидеть могу уже подольше.
- Это хорошо, - Амелия садится рядом. - А теперь начнем.
Манн понимает, к чему это она. Он молча наблюдает, как дочь профессора Бренда стягивает его тощее плечо манжетой тонометра и приступает к ежедневному теперь ритуалу измерения давления. Все по старинке: сжимает резиновую грушу и разжимает ее, закачивая в манжету воздуха. Та наполняется, сжимает хилую конечность астронавта и выдает Амелии все необходимые данные.
Бренд почему-то старается не смотреть на своего почти кумира или слишком увлечена занесением показаний в свою папку. Но Манн, следя за женщиной, понимает только одно: ему неуютно рядом с ней. Хотя, если следовать логике и здравому смыслу, открывшаяся возможность утолить потребность в человеческом общении должна все вокруг окрасить в более яркие цвета, подарить радость от встречи с другими людьми, дать почувствовать их тепло, улыбки, услышать голоса, коих так не хватало на его планете.