Хью успевает вспомнить, как спустя чуть менее полутора лет все-таки нашел в себе силы осознать, что все его попытки бесполезны. Странная апатия, до этого момента лишь робко выглядывающая из-за угла и не смеющая и близко подойти к Манну, теперь почувствовала слабину, вцепилась в его нутро, своими серыми щупальцами обхватила мозг и ядом - капля за каплей - постепенно полностью впрыснулась в сердце, разогналась артериями по всему телу. Вся планета, каждая ее молекула, каждый атом еще с самого начала предупреждали, что людям здесь нет места. Это не их дом.
Его планета - не ТА САМАЯ. Осознание этого приходит слишком резко, чтоб просто принять его. Да и плевать: все равно он собрался умирать, какой от этих мыслей сейчас толк?
Выдохнув в последний раз, Манн медлит еще с пару секунд, решаясь, и стягивает шлем. Черная вода вливается внутрь, приятно согревая шею, затыкает рот и нос, залепляет глаза. И страх куда-то улетучивается, словно отдает себя человек не смерти, мрачной и ужасающей, но чему-то гораздо более светлому. И приятному.
Откуда-то глухим раскатом грома слышится странный равномерный звук, отдаленно напоминающий тихий скрип открывающейся двери. И свет. Сначала он едва виднеется в темноте, серой кляксой растекаясь вокруг, потом становится еще белее, еще ослепительнее. Несколько секунд - и глаза покрываются соленым бельмом, полуслепые от невероятного света, ворвавшегося в зрачки.
Нет, это не боги, пришедшие за ним.
Это человек.
Нетерпеливые пальцы сквозь теплую воду прощупывают шею Манна на месте только было успокоившейся артерии и чувствуют тонкие узелки пульса, пробивающиеся сквозь бледную кожу.
И этот голос - оглушающий, словно Хью лежит сейчас под огромным звенящим колоколом:
- Доктор Манн?
Лазарь
- Доктор Манн?
Пелена стекает с глаз и ушей теплой водой, надрывный кашель мучает ослабевшее после стольких лет безмолвия горло, прочищая его. Чья-то рука продолжает ощупывать шею.
- Вы меня слышите?
Голос уже не раскалывает череп звоном колокола и кажется теперь чем-то запредельным, почти божественным. Невозможным в этих суровых краях. Кто-то помогает астронавту сесть, обхватив плечи сзади. Иначе просто не получилось бы - Манн не чувствует своего тела совсем.
Взгляд понемногу избавляется от этой почти осязаемой зрачками серой пелены и уже может различить очертания собственной руки, на которую астронавт взирает, словно это чудо господне. Врываются в глаза мерцающие блики то гаснущих, то загорающихся вновь светильников, обшарпанное убранство почти безупречно белого модуля, камера для криосна, едва ставшая его могилой.
Но эта рука. Ее тепло, продолжающее поддерживать спину, не дает покоя.
Манн ищет этого человека, но не видит ничего, кроме смутных очертаний, цветом своим сливающихся со всем модулем. Но потом чуть-чуть проясняется: белый скафандр, бледное - наверное, от долгого полета - лицо. И глаза, теплым и почти благоговейным взглядом взирающие на него.
Человек.
Манн даже не пытается держать себя в руках: он цепляется в скафандр пришедшего к нему человека, рыдает, кажется, во всю глотку, цепляясь в волосы своего спасителя, царапая ухо своими отросшими ногтями и не веря.
Это человек. Свой. Живой и невредимый. Теплыми руками обнимающий его и согревающий его лоб словами:
- Все хорошо, доктор Манн, все хорошо... - человек осмеливается приобнять первооткрывателя еще теплее. - Все хорошо.
Дальнейшее Манн помнит очень смутно, будто калейдоскоп разбился на множество частичек, то всплывающих, то тонущих безвозвратно в памяти. Он помнит, как пытается ходить - человек вытаскивает его из камеры для криосна, осторожно ставит на ноги и спрашивает, крепко держа под ручки:
- Как вы себя чувствуете?
Манн силится что-то ответить, но из горла вырывается лишь нечленораздельное блеяние.
И рвота. Астронавт, если б не поддержка, ухнул бы носом вниз. Манна выворачивает наизнанку, вода из его рта орошает металлический пол модуля.
- Ясно, - удовлетворяется этим «ответом» человек.
Его усаживают на скамью и снимают мокрую одежду, успевшую за эти годы пригреться и прилипнуть к телу. Прохлада касается голых мокрых плеч, но тут же сменяется чем-то мягким и уютным, укрывшим тело астронавта от равнодушных стен модуля от глаз человека. Что-то колет руку: Манн не чувствует боли, просто ощущает, как тонкая игла рвет кожу, продирается к вене и впивается в нее. Смотрит на свою руку и видит прозрачную гибкую трубку, вьющуюся куда-то вверх к наполненному чем-то такому же прозрачному мешочку, свисающему с металлической стойки.