- Расскажите мне о вашем мире, - просит через некоторое время коллега, видя, как астронавт уже более-менее бодро стоит и перебирает бумаги.
Капельница тонкой иглой еще долго будет торчать в его руке: Манн все еще слишком слаб и истощен.
Тот застывает, глядя куда-то перед собой, как будто зависает. А потом произносит:
- А какой теперь в этом смысл? - сраженный, он медленно оседает на пол, словно только-только появившиеся силы разом предают его тело. - Получается, нет уже никакого смысла в моих исследованиях.
Старая тетрадь беспомощно сползает по согнутым коленям на пол, тихо шелестя исписанными чернильными буквами листами.
Виснет тяжелое молчание. Буквально кожей ощущается, как мощный ветер снаружи льдом протыкает модуль и высасывает только-только зародившееся здесь тепло.
Манн понимает, что ему холодно. И не только снаружи лед сковывает его: стужа рождается где-то внутри, разрастается в ребрах, покрывает их инеем.
Я не хочу возвращаться. Прошу. Не дай мне проснуться, видение, пришедшее в мой сон.
И его будто слышат. Или мозг принимает сигналы и следует желанию своего спящего хозяина - без разницы. Но спустя минуту Манн снова чувствует потерянное было тепло: женщина садится на металлический пол рядом с ним. Она подбирает тетрадь, перелистывает ее, касаясь пальцами страниц и произнеся:
- Если бы вы в свое время не вдохновили одиннадцать человек на эту экспедицию, то ничего бы не получилось: Эдмундс не нашел бы нам новый дом, Купер не собрал бы данные внутри Черной Дыры, а все мы просто сгинули бы вместе со своей планетой. Так что смысл вроде как есть.
И Манну кажется, что это видение с темными волосами, собранными в куцый пучок на голове, и серо-зеленым взглядом своих глаз не зря сейчас с ним рядом.
- Ну так вы расскажете о своей планете? - напоминает Дей.
- А... да, - будто очухивается астронавт. - Моя планета.
- Именно, - улыбается видение.
Его планета. Его мир. А что, звучит. Манн не готов сейчас сдерживать ответную рассеянную улыбку, и в глазах собеседницы плещется что-то вроде облегчения.
- Итак, мой мир холодный, суровый, - начинает астронавт. - Но безусловно прекрасный...
С последним пунктом Дей согласна без лишних объяснений. Еще при подлете ее поразили безбрежные ледяные облака, укутавшиеся в аммиачный туман, создающие обманчивое ощущение мягкости и невесомости. Но удар правого борта об одну из летающих глыб быстро тогда рассеял иллюзию.
- ...День длится шестьдесят семь холодных часов...
Бесконечно долго, думает слушательница. Особенно по сравнению с примерно двенадцатью часами дня на Земле.
- ...А ночь - еще более холодных шестьдесят семь часов...
Это еще более невыносимо, хотя после однообразных космических пейзажей, коими пестрили иллюминаторы корабля во время пути сюда, привыкаешь к вечной холодной черноте, что равнодушно взирает на пронзающую ее плоть крошечную консервную банку с клопом внутри.
- ...Гравитация здесь очень-очень приятная, всего восемьдесят процентов от земной...
Наверное, именно поэтому первый шаг на этой планете был таким легким, как, впрочем, и прочие. Но именно он остался в памяти и после слов Манна выплыл в сознании.
Астронавт тем временем, отсидев все, что только можно, на этом жестком полу, встает и подходит к кипам отчетов, разложенным по крышке закрытой капсулы для криосна.
- ...Здесь, наверху, где я приземлился, в воде очень много щелочи, - продолжает он более оживленно, перелистывая документы. - А в воздухе слишком много аммиака, и дышать им можно только пару минут, но внизу, на поверхности хлор рассеивается, а аммиак заменяют углеводородные кристаллы.
- Здесь есть поверхность?
- Да, - Манн все еще что-то ищет в бумагах. - И там можно дышать. Есть органика. Вероятно, даже есть жизнь.
- Это данные с поверхности? - он замечает, как почти счастливо Дей улыбается.
- О, за эти годы я взял множество всяких проб.
- А как далеко вы успели зайти?
- Я провел семь крупных экспедиций, но в условиях дефицита кислорода КИПП занимался всей беготней, - астронавт кивает в сторону валяющегося у дальней стены разобранного робота, больше похожего сейчас на заржавелую груду хлама.
- Что с ним случилось?
- Дегенерация. Ошибочно принял первую найденную органику за кристаллы аммиака. Я пытался починить его, но... - Манн беспомощно машет рукой. - В итоге пришлось его разобрать.
- Бывает.
- И не говорите. Я использовал его источник питания для продолжения исследований, - астронавт, будто вспомнив что-то, улыбается этому. - Я и при нем работающем чувствовал себя одиноко.