— Верно. Хорошая идея, — громко сказал Кнут. — Эй, Сява, мы тебя сейчас закопаем!
В ответ — тишина. Товарищи начали дружно бросать песок в яму.
Попрошайка выскочил из норки, резко прыгнул в сторону, надеясь убежать, но был сбит с ног ловкой подножкой вырубалы.
— А? Что? Кто? — как бы спросонья залопотал Сява. — Что случилось? Кто это?
— Не прикидывайся, — подскочил Культя. — Где мой фантик?
Кнут замахнулся, но Сява отчаянно запричитал, стараясь придать голосу радость:
— А, это вы? Наконец-то. А я тут сижу, переживаю. Расстраиваюсь. Куда это, думаю, они запропастились? Сижу, сижу — нет никого. И Васю предупредил, что сейчас появятся очень достойные товарищи. Она тоже ждала, ждала, да и уснула. А я всё не спал, всё крепился, за щеки себя щипал, чтобы не задремать, не закемарить, в глаза камушком тыкал, а всё равно уснул. Отрубился.
Кнут всё примеривался кулаком к Сявиному глазу, но тот говорил и говорил.
— Чего ждёшь, бей, — суетился Культя.
— Пусть закончит.
— Да он никогда не закончит!
— Не может быть. Слова-то не бесконечные.
— Ну, так что, будете вы с Васенькой знакомиться? — продолжал голосить Сява, извиваясь под вырубалой, как пиявка.
— С какой ещё Васенькой?
— Как это какой? Весь день, весь вечер я им о Васе толковал, растолковывал, повествовал, значит, а они взяли и забыли. Вот те на… Вот те и, однако. Вот оно как, поди, того…
— Эх! — решился Кнут. Врезал, но мимо. Ещё раз, ещё. Кулак всё время ударял в землю. Попрошайка искусно уворачивался.
— Вася! Вася! — заверещал Сява. — Это к тебе. Вылезай скорее, выручай, а то меня убивают!
— Видели мы твоего Басю-Васю. Больше нас не проведёшь, — прыгал вокруг поверженного попрошайки Культя.
— Чего разорались тут, — раздался женский голосок. — Опять этого Сявку колотят?!
— Вот, она, вот, Васенька, — обрадовался попрошайка и радостно замахал руками.
— А, по-моему, ты нам всю дорогу про Басю заливал.
— Послышалось вам. Почудилось, показалось, померещилось. Я только про Васю и разглагольствовал. Про Васю, а не про Басю. Я говорил про Басю, а вы думали про Васю. Тьфу ты, капиталист меня задери. Я про Васю, а вы про Басю. Перепутали вы всё. Не я, а вы. Вы, а не я. Я не, а вы… Тьфу ты, пропасть! Сами всё перемешали, перепутали, а меня бить. Вот так-так. Вот как оно бывает. Вот как оно случается. Вот как оно того поди. Надо же, как оно поди…
— Так ты ко мне их приволок? — взвизгнула женщина и вцепилась в Сявины волосы. — Да когда ж это кончится?!
— Нет, нет! Ах, да. Ай-я-яй! О-хо-хо! — попрошайка не знал, что и говорить. Вася драла его за космы, а Кнут всё нацеливался кулаком в глаз. — Вот она, моя доброта, вот она, моя забота, — снова заверещал Сява. — Вот они, мои старания! Вот как меня благодарят! За моё усердие. За моё радение. Так мне и надо. Поделом. Дураку — наука. Бейте меня, остолопа! За моё добросердие. За моё тщание. За всё бейте! Избивайте! Рвите меня на кусочки. Швыряйте в меня камнями…
— Да… — озадачено произнёс Кнут, вставая. Он осмотрел разбитый о песок кулак, плюнул вслед рванувшему во тьму попрошайке. — Да… Этого так просто не возьмёшь. У меня в голове такой треск, что я уже ничего не соображаю. Даже драться не могу.
— И у меня треск. — Культя прижал ладонь к темечку.
— А у меня от него кондрашка, — буркнула женщина. — Он нас тут всех до неё довёл. Житья от него нет. Лучше б вы его убили или с собой увели. Или ещё что-нибудь с ним сделали. Я могу и отблагодарить…
Культя раскинул мозгами. Кнут тоже задумался. Убить Сяву никакой возможности не представлялось. Во-первых, для этого его требовалось поймать, а вне норки он, со своей прытью, был недосягаем. Во-вторых, если бы поимка каким-либо образом и осуществилась, вопли и мольбы этого человека могли привести в замешательство даже самого хладнокровного убийцу. Кнут таковым не был. Культя — тем более. В-третьих, за убийство Коммуниста можно было загрохотать в Партком. Если кто донесёт, конечно. И хотя у Сявы вряд ли имелись преданные друзья, но кто знает… Такой прохиндей вполне мог подкупить для себя какого-нибудь осведомителя.
— Вообще-то говоря, — начал критик, — я бы предпочёл поступить несколько иным способом. Чтобы всем было хорошо и никому не плохо.
Вася слушала внимательно, вытянув шею и широко распахнув глаза. Культя таращился изо всех сил, пытаясь рассмотреть даму получше, но сгустившаяся темнота не позволяла этого сделать.
— Я бы, так сказать, лучше бы кое-кому сам бы, так сказать, заплатил бы.
— Кому?
— Тебе, разумеется.
— Но я убивать не умею. Я же девушка, все-таки.
— Да не надо никого убивать. Пусть его другие убивают. А я желал бы, вроде бы… кое-что… ну как бы… ну это самое… ну вон тое…
— Да что же?
— Ну, это самое.
— Что?
— Ну, вон тое.
— Тое?..
— Ну, кое-что. — Культя многозначительно пошевелил бровями. — Не понимаешь?
— А-а-а. Так бы сразу и сказал.
— Вот я и говорю.
— За фантик?
— А что, можно и так — бесплатно?
— Можно и так, но только завтра.
— Завтра?
— Завтра.
— За так?
— За так. Если потерпишь до завтра. А если срочно, то за фантик. У тебя есть фантик?
— А если потерплю?
— Тогда завтра.
— Ну, я потерплю.
— Ну, терпи. А я спать пошла.
— До завтра?
Вася ничего не ответила и уползла в свою норку.
— Завтра сговоримся, — сказал Культя вырубале. — Заодно рассмотрим её получше. Может, у неё заячья губа или щетина. Или зубы в промежности. Говорят, такое бывает.
— Или по четыре пальца на руках, — добавил Кнут.
— Это ерунда. Вот если горб, то хуже.
— Подумаешь, горб. На коленки поставил и порядок.
— На коленках я не люблю. Они у меня слабые. Хотя… всё это ерунда, конечно, можно и с горбом, коли баба сверху, а вот с зубами в причинном месте я бы поостерёгся. Вдруг откусит? — Культя нервно поёжился.
— Во рту тоже зубы, так ведь не откусывают никому…
— Во рту зубы, чтоб жевать, а там для чего?
— М-м-м… действительно.
— Вот и я говорю.
— Да, всякое бывает, — вздохнул Кнут. — А где спать-то будем?
— Надо было Сяву спросить, а теперь ищи его свищи…
— Так мы в его норке и переночуем, — Кнут сунул голову в отверстие.
— Занято! — рявкнул кто-то из глубины.
— Кто это? — спросил Кнут осторожно.
— Это я — местный вырубала. Щелбаном с ног сбиваю. Сгинь, пока башку не открутил.
— Голос Сявин, — определил Культя.
— Эй, Сява! — крикнул Кнут. — Выметайся! Мы в твоей норке спать будем.
— Как бы не так, — послышалось из темноты. — Ишь раскатили губищи. Размечтались.
— Не вылезешь, мы тебя засыпем.
— Вылезти-то я вылезу, но только вы не обрадуетесь.
— Вот как?!
— Не заснёте вы в моей норке. Даже не задремлете.
— С чего бы это?
— Да я буду так сокрушаться, так стонать, так убиваться…
— А ведь, пожалуй, — сообразил Кнут. — Ведь правда.
Культя развёл руками, вздохнул. Сява был непобедим.
— Так, где же нам заночевать? Посоветуй.
Попрошайка пробубнил, что норок свободных здесь нигде поблизости нет и быть не может. Заняты все. И новые рыть нельзя, потому что и так много нарыто.
— Ладно, в песочек зароемся, — как-нибудь перекантуемся, — решил Кнут.
— А я бы лучше в норке, — мечтательно проговорил Культя. — Всё-таки в тепле. В уюте…
Сява высунул голову наружу.
— Могу уступить свою. За фантик. Норка у меня хорошая, сухая, сенцом выстлана. Такая норка, что спал бы и спал. И не просыпался бы вовсе. А какие сны в ней снятся…
Завладев фантиком и продолжая причитать по поводу уступчивости своего характера, попрошайка побрёл ночевать к своему дружку Басе. Из темноты ещё долго слышались его выкрики, постепенно становившиеся все менее и менее разборчивыми.