Я знал, кто нам ответит, и прихватив ее за руку, направился к турку. Тот, отдавший уже всю воду, сокрушенно цокал языком — покупателей было больше, чем товара. В ответ на мой вопрос он недвусмысленно позвенел монетами, показывая, что за знания положена плата, однако тут же опомнился, поняв, что ситуацию объяснит мне любой паломник, как только успокоится.
Торговля на время закончилась, делать ему было нечего, кроме того, им владело присущее многим людям желание первым сообщить неприятные сведения.
Заговорщицким голосом, устрашающе тараща глаза он поведал:
— Я тут уж сколько времени просидел, всего навидался, почитай, каждый день такие страсти случаются. Сперва бежать отсюда хотел, а потом понял, что если внутрь не заходить, то ничего и не случится.
Он задумчиво почесал затылок, приподняв красную шапку и надвинув ее низко на лоб.
— Дело в том, что одним Калимдор может помочь, другим — нет. И вот тем, кто сюда явился без пользы, приходится умереть страшной смертью, чтобы подкрепить силы колдуна и дать возможность помочь тем паломникам, чьи просьбы исполнимы.
Потрясенный этим коротким повествованием, где смерть несчастных преподносилась почти как обычное, едва ли не полезное дело, я недоуменно спросил:
— Так эта тварь, что спряталась там, внутри, пожирает людей для поддержания сил? А что не пришлось по вкусу, выбрасывает наружу? И ты, торгаш, так спокойно говоришь об этом злодействе?
Тут и Снежана, гневно сверкая синими глазами, подступила к турку.
— Ты изо дня в день наблюдаешь за убийствами и молчишь, никого не зовешь на помощь? — Беспомощно оглянувшись, она воскликнула: — Почему никто не положил конец зверству колдуна?
И вновь обратившись к торговцу, саркастически заметила:
— Ну, конечно, какая тебе выгода, ведь если Калимдора прогонят, ты лишишься своей жалкой выручки!
Мужчина, не ожидавший нападения, в первый момент отступил, но затем с раздражением стал защищаться.
— Да что вы на меня напали? Я, что ли, людей истребляю? И что я, по-вашему, могу сделать, в бой вступить? Грушами и клюквой Калимдора забросать? Да если бы даже смог победить его, мне что, кто-нибудь сказал бы спасибо? Неужели у вас обоих головы пустые, не понимают ничего? Ведь сюда приходят не чирей лечить, а просить о чем-то, что бывает подчас дороже собственной жизни!
Он широким жестом обвел рукой толпу, которая прислушивалась к нашему разговору.
— Все заранее знают, что их ждет, и никто еще, дойдя до храма, не повернул обратно. Конечно, боятся, но ведь и жить тоже боязно бывает.
Отец калечного ребенка тоскливо заметил:
— Он прав, мы шли сюда, зная, что можем не вернуться все трое. Но что же делать? Это наш единственный сын, он чахнет на глазах и скоро умрет, как мы будем жить без него, такого долгожданного, такого умного и доброго? А тут есть хотя бы лучик надежды, можем ли мы не использовать ее? И если придется умереть, — что ж, так тому и быть.
Ответом ему был одобрительный ропот собравшихся. Глядя в их лица, полные упования и страха, я вдруг понял, — они правы, любой поступил бы так же, если бы этот путь был единственным для спасения близкого человека.
Приземистый мужичок спросил:
— Вы вроде желали первыми зайти? Так мы не возражаем, храните вас боги. А мы еще чуток посидим, на небо посмотрим, может, в последний раз видим.
Посмотрев на Снежану, одновременно ободряя ее и черпая силу в ее взгляде, я шагнул за гряду камней, помогая ей перебраться через завал.
Лишь теперь стало понятно, почему снаружи была неясно видна только противоположная стена храма, создавая обманчивое впечатление крайне ограниченного пространства.
Путь круто уходил вниз, в скальную породу, дробясь на множество боковых ответвлений. Однако все они были заложены камнями, потому и заблудиться в этом бывшем лабиринте казалось невозможно.
Будто страшная тяжесть горы наваливается на нас по мере спуска, оглушая безмолвием и одиночеством, чувством оторванности от остальных людей живущих на земле.
Несмотря на отсутствие факелов и других светильников, нас окружало призрачное свечение крупных голубоватых камней, вмурованных в пол и стены.
Путь оканчивался большим залом, где возвышался магический камень, изнутри которого пробивался зеленый мягкий свет, придавая этому обломку, упавшему с неба, необычную притягательную красоту.
Однако после первого беглого взгляда становилось заметно, что камень покрыт мелкими трещинами и темными пятнами, из мест разломов поднимается даже на вид жирный, вязковатый туман.
Непонятно как и когда, но небесный обломок был сильно поврежден. В нем, на высоте человеческого роста виднелась половина человеческой головы, как будто острым мечом ее перерубили сверху вниз, точно по линии, проходящей между глубоко посаженных темных глаз.