Старик, видя, что словесное сражение зашло слишком далеко, попытался остановить их, призывая вспомнить, что они находятся в его доме и разговаривают с гостями.
Но вошедшие в раж после излишка медовухи люди не обратили внимания на его призывы. Снежана не вмешивалась, понимая, что ее замечания вызовут или новый всплеск враждебности, или повлекут оскорбления в ее адрес и тогда точно придется биться с рыбаками, чего следовало избегать всеми силами.
Мой увещевающий голос был воспринят всеми как писк докучливого комара. Орк, лицо которого пошло непривлекательными пятнами, ощерил частоколы своих зубов, почти спокойно осведомившись, о каких тварях ведется речь.
Я понял, что на языке Степана вертится короткий ответ:
— О тебе, — но он все же сдерживался, уже сам не понимая какой была причина ссоры, нарушающей все правила человеческого гостеприимства.
Он покосился на старика, как будто взывая о помощи, но тут самый молодой и, видать, слабый умом бродник звонко выкрикнул:
— О вас, серых крысах! И откуда вы только взялись на земле? Ишь ты, зубастый, форт на степи поставили, свои порядки хочете установить! Чтоб ваша крепость поганая сгорела да и вы вместе с нею! Трусы, прячетесь за стенами, а воевать боитесь! — И секунду подумав, выпалил уж совсем нелепое обвинение: — Из-за вас река обезрыбела, распугали рыбку-то своими рожами серыми!
Брошенные обвинения явно противоречили недавно обсуждаемому факту невиданных уловов. Гигантский орк неожиданно оказался в таком положении, что должен был или смиренно проглотить обиду, что для него означало не только потерю собственного лица, но и унижение собственного народа, чего он никак не мог допустить.
Гриург не был виновником глупой ссоры, зашел к бродникам по их приглашению, чтобы выказать дружелюбие, закрепить хорошие отношения между людьми и защитниками цитадели.
Однако, обычаи степи недвусмысленно требовали, что обиду можно смыть только кровью, потому силой обстоятельств он был вынужден взяться за оружие. Орк стремительно поднялся, отбросив лавку и положив огромную ладонь на рукоять меча.
— Возможно, я трус, а вы храбрецы, так не пожелаете ли сразиться со мной, сколько бы вас там ни было? Кстати, ответили бы на вопрос, почему при любой опасности вы трусливо бежите спасаться за стены проклинаемого вами Кеграмского форта, богатыри на соломенных ногах. Отчего не бьетесь за себя, как пристало настоящим воинам?
Старик, глава этой маленькой общины тоже вскочил, обводя гневными глазами своих соплеменников. Прокоп кипел от гнева, ибо оказался почти в таком же положении, как и Гриург.
Не желая ссориться с гостем, старейшина бродников в то же время не мог отречься от буянов, затеявших свару, тем более, что их становилось все больше.
Новые голоса, выкрикивающие оскорбления в адрес орков, доносились из-за открытых дверей. Правда, многие пытались утихомирить скандалистов, но если дело дойдет до драки, миротворцы тоже не оставят своих в опасности.
Я понял, что в моем распоряжении остается только секунда, чтобы предотвратить столкновение, гибельное для всех жителей степи — ведь крохотная искра в ней рождает пожар, в котором ничто не может уцелеть.
Скривив рот в издевательской усмешке, я громко объявил, глядя в бледные глаза парня:
— Коли курица петухом запоет, беду на свою голову накличет. Слышишь, ты, красноносый? Тебе говорю, который раскудахтался, когда старшие молчат.
Поднапрягшись, я вспомнил другую обидную пословицу и тут же ее огласил, так, чтобы все было слышно:
— Голова с печное чело, а мозгу совсем ничего. Это и к вам относится, храбрецы, что прячетесь за дверью да орете, рыла свои свинячьи показать боитесь. Вы что думаете, комендант Кеграмского форта будет сам с вами, шелупонью рыбьей, биться? На это у него другие, попроще советники имеются.
Обведя взглядом застывшие от неожиданного нападения лица, я с притворным ужасом осведомился:
— Никак языки проглотили? Да для вас оно и лучше, а то язык говорит, а голова не ведает.
Краем глаза я заметил облегчение и одобрение на лицах Гриурга и Прокопа — своими оскорбительными речами я переводил конфликт в плоскость спора между людьми, предотвращая противостояние двух степных племен.
Наконец молодой дурень опомнился и завизжал, поддерживаемый воплями снаружи:
— А ты хуже любой твари, ты людей предаешь, против нас идешь вместе со своей девкой ведуньей!
Ни меня, ни Снежану слова такого глупца не могли оскорбить, однако именно ими я воспользовался, чтобы закрепить успех и отвлечь внимание от орка.