Нескончаемая чреда, нескончаемое чередование, звон цепей — бесконечная процессия феноменальных форм, которые проплывают мимо, совершенно белые и прозрачные, посреди ночи. Форма явленности, феноменальное тело духа — вот определение призрака. Призрак есть феномен духа. Процитируем Маркса, который цитирует Штирнера, для того чтобы доказать, что он постоянно самоотождествляется со своим противником–свидетелем, т. е. с беднягой Шелигой, которого он цитирует для сравнения и над которым он желает учредить суд,. Последний если и избежал забвения, то лишь в этом бесплотном образе, он говорит только посредством этой косвенной речи. Итак, все концентрируется в этом немецком выражении es spukt, которое должны очертить французские переводы. Следовало бы говорить: это мнится, оно является вновь, оно мерещится, там, внутри, — призрак, здесь ощущается нечто живое–мертвое — чудится замок, спиритизм, оккультная наука, черный роман, обскурантизм, ощущение опасности, надвигающейся безымянной угрозы. Субъект, который чудится, не поддается опознанию, мы не можем разглядеть, локализовать, схватить какую бы то ни было форму, не можем решить — морок ли это или действительное восприятие: здесь существуют одни лишь смещения, мы чувствуем, что на нас смотрит то, чего мы не видим:
«Дойдя до этой стадии [когда оно говорит устами миллионов духов, aus des Menschen Millionen reden), можно воскликнуть вместе со Штирнером: «Да, весь мир кишит призраками (Ja, es spukt in der ganzen Welt).» Тогда «очень легко пойти дальше» (р. 93) и воскликнуть: «Только кишит? Нет, сам мир — призрак (Nur in ihr? Nein, sie selber spukt).» Да будет слово ваше да — да; нет — нет; и достаточно. Все остальное уже не важно, это всего лишь логический переход) «Таковы различные феноменальные формы, в которые облекается дух, это призрак (sie ist der wandelnde Scheinleib eines Geistes, sie ist ein Spuk). После этого «оглядись» без опаски «вокруг Тебя или посмотри вдаль, повсюду Тебя окружает мир духов… Ты видишь духов ([…] in die Nähe oder in die Ferne, Dich umgibt eine gespenstige Welt […] Du siehst Geister).» […] И тогда «Ты не изумишься», достигнув, как достиг Ты, вершины шелиговской сущности и обнаружив при этом, что «Твой дух — тоже призрак, который обитает в твоем теле (Dein Geist in Deinem Leibe spukt)», что Ты сам — призрак (Du selbst ein Gespenst bist), «с нетерпением ожидающий своего искупления, т. е. духа». Теперь это открытие позволит Тебе увидеть «духов» и «призраков» во «всех» людях, и тем самым духовидение «достигнет последней цели, какую оно поставило перед собой» (рр. 46—47). Основу этого метода, только сформулированную здесь значительно точнее, мы найдем у Гегеля: например, среди прочего, в «Истории философии», III, S. 124— 125[123].»
Этот фрагмент позволяет прояснить многое, и, прежде всего, отличие призрака отдуха. Это отличие есть различение. Призрак — не просто явление духа во плоти, его феноменальное тело, его падшая и греховная жизнь; это еще и нетерпеливое и тоскливое ожидание некоего искупления, т. е. опять–таки духа (]…] auf Erlösung harrt, nämlich ein Geist […]). Призрак — это и есть дух, появление которого отсрочено, это обещание искупления или какой–то расчет на таковое. Что же такое это раличлние? И все и ничего. Его необходимо брать в расчет, но оно опрокидывает все расчеты, все проценты и сам капитал. Это переход между двумя моментами духа, призрак только и делает, что проходит. Штирнер принимает «всерьез» — замечает Маркс, цитируя его, — этот переход от «духов» (во множественном числе), каковые являются «детьми духа», к духу в единственном числе (Sankt Мах macht jetzt ernst mit den «Geistern», welche die «Kinder des Geistes sind»). По меньшей мере, он «воображает себе», эту всеобщую призрачность (всех вещей? всего в мире?) (Gespensterhaftigkeit Aller). Он довольствуется тем, что раздает имена всему этому потомству, всем этим детям, чей пол так и не был определен ни Максом, ни Марксом (но все говорит о том, что это братья одного и того же Сына, а значит — сыновья одного и того же Отца, где все опосредуется все тем же Святым Духом). Заклинательная магия ономастики и укрощенной номинации. Имена новы, зато понятия устарели, они влачатся за одной–единственной идеей, идеей того, что люди, обретя новые имена, представляют теперь общие понятия. Само собой разумеется, что спор здесь идет о статусе понятийной всеобщности и о той, как считает Маркс, негодной трактовке, которую предлагает Штирнер, превращая ее в призрачность. Эти «представители» (Repräsentanten) каковыми являются люди, представляют или репрезентируют всеобщность понятий «в их негритянском состоянии» (im negerhaften Zustande). Коварное, двусмысленное слово «негритянский» наносит двойной удар. С одной стороны, оно свидетельствует о том, что Штирнер весьма сумбурно мыслит понятие, точнее говоря, представление понятия, тот способ, каким понятия «появляются на сцене» в самой интуиции: неопределенность однородного в смутной стихии ночной тьмы. Значит, «негритянское состояние», как это совсем недавно сказал один досточтимый предшественник, это ночь, когда все кошки серы. В каверзном намеке Маркса используется классический прием: когда кого–либо обвиняют в том, что он чрезмерно щедр на общие понятия и к тому же слишком увлечен призраками и полумраком, то его уличают в обскурантизме и даже оккультизме. Тем самым мы говорим — взгляните, он продолжает верить в призраков: неужто он поверил в них лишь для того, чтобы потратить столько сил для того, чтобы от них избавиться! И тогда во имя Света Разума мы возвышаем свой голос, чтобы обличить любую затемненность (ohscuritc) имеющую место в представлении общего понятия: «негритянское состояние» равно — обскурантизм плюс оккультизм, — есть мистика плюс мистицизм и мистификация. Чернота всегда там, где есть сумеречное и оккультное. Спиритуализм — это всего лишь спиритизм. Но, с другой стороны, «негритянское состояние» может служить намеком на способ укрощения этих псевдопонятий, лишенных какой бы то ни было самостоятельности. Мы не обнаруживаем в них никакой внутренней необходимости. Ведь они работают просто как предметы на службе у людей, для людей: «Вначале эти общие понятия предстают здесь в негритянском состоянии, то есть, как объективные духи, как предметы для людей (als objektive, den Menschen gegenständliche Geister), и на этой стадии они называются призраками — или привидениями! (und heißen auf dieser Stufe Gespenster oder Spuk)[124].
124
О.С., р. 181. Когда «Немецкая идеология» напоминает о гегельянских истоках философии истории Штирнера, она подчеркивает другой аспект негритянского, тот, для которой «Негритянство (die Negerhaftigkeit) — это «детство».» (р. 194 et suiv.).