Если призраки рассеиваются повсюду, то здесь возникает некий тревожный вопрос: откуда именно начинать перечисление потомства? И снова вопрос о голове. Кого поставить во главе тех, кого берут в голову? (Mensch, es spukt in deinem Kopfe!). Во главе шествия идет капитал, старший Сын: Человек. Архи–призрак (l’archi– spectre), тот, благодаря кому все начинается и который всем заправляет, главный призрак (das Hauptgespenst) — это, прежде всего, сам Человек с заглавной «Ч» (das Hauptgespenst ist natürlich «der Mensch» selbst). Но если, согласно этой логике, люди существуют только в качестве представителей (Repräsentanten) абстрактной всеобщности, сущности, понятия или же духа — сакрального, инакового начала, (Fremden), то друг для друга они существуют лишь в призрачной форме, как призраки (nur als gespenstige, Gespenster für einander verbanden sind)[125]. Человечество — это не что иное, как совокупность или череда призраков. Что это? — прилежное применение гегелевской логики? Талантливо пересказанная Феноменология Духа? Маркс это подразумевает, и он забавляется, взирая на организованное им шествие, этот умозрительный парад сменяющих друг друга призраков. С иронией удачливого памфлетиста и несколько нервозной снисходительностью, чье тело, вне всякого сомнения, страдало от компульсивного неприятия, он начинает демонстративно считать призраков по пальцам. Ибо их, как будто ненароком, насчитывается десять. Маркс только притворяется, что занят их подсчетом, он лишь делает вид, что их перечисляет, ибо он знает, что подсчет здесь невозможен. Он как раз стремится продемонстрировать эту неисчислимость. Он классифицирует эти симулякры идентичности, пользуясь логикой, которая не пренебрегает ничем, для того, чтобы привести противника в замешательство. Маркс использует одновременно и упорядочивание множеств, и скрытое последовательное соупорядочение в серии (по рядам: der Reihe nach) призрачных сингулярностей. В действительности, конечно же, существует лишь один–единственный призрак, призрак призраков, и это всего лишь понятие, даже не понятие, а смутное, «негритянское» представление понятия, более обширного и всеобъемлющего, чем все остальные, — скорее даже имени, метонимии, готовой ко всевозможным подменам (часть вместо целого, которая, при этом превосходит это целое, следствие вместо причины, причиной которой оно, в свою очередь, и является и т. д.). Номинализм, концептуализм, реализм — все это бросается врассыпную при появлении Вещи или Не–Вещи (Асhоsе), называемой призраком. Таксономический порядок становится слишком свободным, одновременно и произвольным, и невозможным: призрак невозможно ни классифицировать, ни счесть, он в самом числе, неисчислимый как число, на него невозможно рассчитывать, с его помощью нельзя считать. Он всего лишь один, и его уже в избытке. Он множится, мы уже не можем уследить за всем его потомством или же его процентами, всеми его дополнениями или его прибавочной–стоимостью (в греческой ситуации, а Платон кое– что в этом понимал, этот образ соединял в себе потомство отца и прибыль с капитала или с Блага[126]). Поскольку единственный призрак, призрак, порождающий эту неисчислимую множественность, архи–призрак, — это отец или капитал. Оба эти абстрактных тела видимы–невидимы. Явление, в котором никто не является. Это вовсе не препятствует спекулятивному рассуждению, наоборот. Точно так же, как ему не препятствует желание учесть то, что уже неисчислимо. Напротив, желание считать обретает здесь свой стимул, более того, это и становится его истоком. Это же становится истоком желания классифицировать, а также компульсивного стремления к иерархическому принуждению, которое, однако, не препятствует выстраиванию призраков в ряд, по горизонтали, как неких равноправных понятий, способных перемещаться по ровной поверхности. Их метят, к их телу прикрепляются номера, порядковые номера призраков от Призрака №1 до Призрака №10, как будто в ярком свете прожекторов они играют в каком–то футбольном матче суперфинала. Не хватает только одного, и возникает вопрос, — какого же именно?