Выбрать главу

— Ты говорил достаточно долго, пора и выпить, — напомнил скульптор.

— За то, чтобы нам везло. Хотя бы с носами, — улыбнулся Мун.

— Я бы сформулировал тост немного иначе, — поправил Мэнкуп. — За такой нос, который помог бы немцам понять, что их снова собираются угощать все теми же гнилыми овощами. — Он поднял стакан.

Баллин случайно задел его руку, стакан разбился, Мэнкуп рассеянно стряхнул осколки с мокрых брюк.

— Вы порезались? — спросил Мун, видя, что тот поморщился.

— Пустяки! — отмахнулся Мэнкуп, пряча руку в карман.

Мун был единственным, кто обратил на это внимание. Остальные с любопытством разглядывали текстильного коммерсанта. Было трудно поверить, что этот терпеливо восседающий в одиночестве человек способен на какие-либо эмоции.

Внезапно Ваккер вскочил, машинально вытер салфеткой рот, бросил ее на пустую тарелку и с сияющим видом помахал рукой. Предводительствуемые секретаршей Ваккера, мимо продефилировали спутники Муна и Дейли по самолету. В обществе марокканцев неожиданно оказалась знакомая африканка. Экзотические гости с достойной меккских паломников торжественностью шествовали по террасе, и лишь помятые нейлоновые ресницы секретарши и смазанная на губах помада свидетельствовали, что гости отнюдь не святые. Увидев Дейли, негритянка улыбнулась, многозначительно повертев свисавшими с обнаженных шоколадных плеч жемчужинами. Дейли сорвался с места и подскочил к ней. Но секретарша была на страже. Ледяным голосом объяснив, что это полуофициальный дипломатический прием, она попросила его отойти в сторону. Текстильный коммерсант извиняющимся жестом развел руками: мол, друзья господина Мэнкупа и его друзья, но ничего не поделаешь, друзья друзьями, а дела делами.

Ваккер засуетился. Не подпуская окруживших столик официанток, откупоривал бутылки, накладывал на тарелки. С удовлетворением отметив, что иностранцы занялись едой и питьем, он куда-то исчез и буквально через три минуты вернулся с дамами, которых не только представил, но и предоставил своим марокканским гостям.

Чуть попозже Мун с удивлением заметил, что Ваккер направился к их столику.

— Ну вот, все в порядке! — Он подсел и, довольно потирая руки, налил себе несколько капель «Целлер-Шварце-Кац».

— Теперь можно и поговорить с друзьями… Вот вы, Мэнкуп, удивляетесь моим успехам. Все дело в такте. Я не навязываюсь своим клиентам, не размахиваю перед их носом проектом договора. А в конторе, за директорским столом, они обязательно подумают, что я их надуваю. Непринужденная атмосфера — вот самое важное.

— Вы не знаете, кто эта негритянка? — спросил Дейли.

— В такие дела я не вмешиваюсь. — Ваккер выпил и, немного подумав, налил еще чуть-чуть. — Если она создает хорошее настроение, я готов считать ее ангелом. То, что она негритянка, меня ничуть не шокирует.

— А я чуть было не подумал, что вы именно из-за нее пересели к нам, — поддел его Дейли.

— Боже упаси! Разве человек с моим носом имеет право на расовые предрассудки?! Мой друг Мэнкуп вам, должно быть, уже насплетничал, будто я люблю нацистов? Ничего подобного! Но что мы имеем теперь, когда от них избавились? Германию? Нет! Разрезанный пополам пиджак.

— Кусок с карманом, где хранится чековая книжка, все же достался вам, — усмехнулся Мэнкуп.

— Что мне из того, когда я полуодет?! Стыдно показываться в таком виде! Стыдно, когда какой-нибудь чумазый сенегалец спрашивает: «Вы из какой Германии — Западной или Восточной?» При Гитлере существовала одна Германия. Когда исполнялся наш государственный гимн… — Ваккер дополнил незаконченную фразу величественным жестом.

— Вы, должно быть, забыли, что тогда гимном была песня «Штурмовики маршируют уверенно твердым шагом»? — напомнил Дейли.

— Это деталь. — Ваккер грустно посмотрел на свой пустой стакан. Так и чувствовалось, что он с удовольствием выпил бы еще, если бы не предписание врача.

— При вашем принципе не вмешиваться в детали за ангела сойдет не только негритянка, но и сам черт, лишь бы способствовал хорошему национальному настроению, — с яростью сказал Мэнкуп.

— Ну зачем нам ссориться? — обиженно пробормотал Ваккер. — Да, кстати, я ведь пришел к вам вовсе не для пустопорожней болтовни. До меня дошли слухи, что ваш Грундег умер при весьма загадочных обстоятельствах.

— Дошли, надо сказать, с большим запозданием, — съязвил Баллин.

— Поскольку он был и моим другом… — пропустив его замечание мимо ушей, продолжал Ваккер.

— Впервые слышу! — Баллин рассмеялся.

— Ну в некотором роде, — смягчил свою формулировку Ваккер. — Как член комитета по делам обороны, он помог мне заключить контракт на обмундирование для бундесвера.

— С каких пор нижнее белье называется обмундированием? — Баллин становился все саркастичнее.

— Ну и что? — Ваккер покраснел. — Африканские львы Роммеля воевали в Ливийской пустыне без мундиров, но покажите мне хоть одного немецкого солдата, который обходился бы без трусов? — Заметив подававшую ему знаки секретаршу, он поспешно встал. — У меня есть конкретное предложение. Может быть, поручить способным частным детективам выяснить, отчего умер Грундег. Я готов частично финансировать это предприятие. Что вы посоветуете, Мэнкуп?

— Найти другое применение для своих филантропических инстинктов, — сухо сказал Мэнкуп. — Если вы сомневаетесь в результатах официального следствия, то спросите Дитера Баллина. Он, можно сказать, лично присутствовал при смерти Грундега.

— Извините! Гости! — на ходу бросил Ваккер. — Поговорим в следующий раз!

— Вы? — Дейли удивленно повернулся к Баллину, предварительно переведя Муну последнюю фразу Мэнкупа.

Баллин, видимо, что-то собирался сказать Ваккеру, но текстильный коммерсант был уже за тридевять земель. Пожав плечами, Баллин презрительно сказал:

— Думаете, Ваккера действительно заботит судьба Грундега? Для него это способ рекламировать свои подштанники. Чтобы газеты писали: «Благодаря щедрости возглавляемой господином Ваккером фирмы удалось наконец раскрыть…» — и так далее. А раскрывать нечего. Это был глупый по своей прозаичности и поэтому для нас, друзей Грундега, вдвойне трагический случай. Грундега убило его сердце, и не только в медицинском смысле. Если бы он не заступился с такой неистовой горячностью за Мэнкупа, если бы волновался чуть поменьше, он, возможно, сидел бы сейчас с нами. — Баллин замолк.

— Я читал, что он умер в машине. — Мун напряженно ждал продолжения.

— Да. Но вы, должно быть, не знаете, что в той же машине сидел и я, — с отрешенным видом начал рассказывать Баллин. — Он обещал мне передать материал, касающийся Штрауса и его министерства. Мы с Мэнкупом договорились, что обработаю его и дам для «Гамбургского оракула». Я ждал у особняка председателя бундестага, где все должно было решиться. Этому предшествовало драматическое выступление Грундега в парламенте в защиту Мэнкупа, после чего пришлось вызвать к нему врача. Сцена у председателя бундестага, где собрались видные деятели аденауэровской клики, была еще более бурной. Они требовали отказа от разоблачений. Грундег настаивал на немедленном освобождении Мэнкупа. Он вышел оттуда в таком виде, что я серьезно забеспокоился. Грундег сказал, что готов передать мне материалы, но сначала должен посоветоваться с руководством своей партии. Мы поехали туда. В дороге он жаловался на сильную боль в сердце, но заехать сначала к доктору не соглашался — хотел быстрее встретиться со своими коллегами… — Баллин опять замолк. Весь погруженный в воспоминания, он, казалось, сам себе рассказывал эту историю.