- Как вы сказали, картина Хьюза? - только теперь вспомнил Мун. - Я, кажется, видел ее.
- Да, да, но вы... - торопливо заговорил Ритчи и осекся на полуслове. Тоскливое лицо внезапно преобразилось.
Причиной этого преображения была яркая блондинка, только что вышедшая из гостиницы "Голливуд". Мун сразу понял, что это Эвелин Роджерс. Первое, что бросилось в глаза, - шоколадного цвета кожа, красивые длинные ноги. Только потом Мун разглядел несколько пестрых лоскутков: коротенькую красную юбочку, пронзительно синий платок, заменявший бюстгальтер, и золотые сандалии, из которых выглядывали золотые ногти. Мексиканец - это, несомненно, был он - подал ей накидку, второй спутник - солнечный зонт. Эффектным движением Роджерс набросила на себя прозрачную, переливающуюся золотом ткань и раскрыла зонтик. Над ее густыми светлыми волосами мгновенно вспыхнула огромная радуга, повторившая цвета пляжного костюма.
Куколка двинулась вперед, щедро отвечая улыбками на взгляды туристов и бесцеремонные возгласы американских солдат. Для туристов она была особой достопримечательностью. Для солдат - воплощением чисто американского секса. Эскортируемая своими спутниками, Эвелин направилась к месту, где остановились Мун и Ритчи.
- Видите, она заметила меня! - Ритчи разразился счастливым, почти детским смехом. - Алло, Куколка, как поживаешь? - крикнул он издали.
Даже не повернувшись в его сторону, она небрежно кивнула. Ее откровенная вульгарность немного смягчалась еле уловимой отчужденностью в широко раскрытых голубых глазах.
В мексиканце самым выразительным были черные усики и мощные мускулы, для демонстрации которых весьма подходил спортивный полотняный пиджак без рукавов. Второй спутник... Мун не сразу понял, что это был падре Антонио, походивший в светлом фланелевом костюме скорее на спортсмена, чем на священника. Голова была не прикрыта. Почти лишенная растительности, она тем не менее не вызывала представления о лысине. Такими выглядят на античных скульптурах бронзовые головы борцов. Узнав Муна, падре Антонио приветственно поднял руку.
- Мой друг жаждет познакомиться с тобой! - Ритчи загородил киноактрисе дорогу.
- Автографы даю в холле гостиницы в пять часов! - Эвелин одарила Муна таким же небрежным кивком.
- Он журналист... Хочет написать о тебе. - Ритчи врал с отчаянной убежденностью.
- А, журналист! - заворковала Эвелин. - Это другое дело! - На ее лице засветилась улыбка. Иллюзорная высота, на которую ее вознесла прихоть кинопродюсеров и публики, всецело зависела от благосклонности журналистов.
- Это недоразумение, - вмешался падре Антонио, с интересом наблюдавший за этой сценкой. - Сеньор Мун - известный детектив.
- Терпеть не могу детективов! - Эвелин скорчила гримасу. - Может быть, вас прислал мой ревнивый муж Сидней Мострел? С поручением следить за моей нравственностью. - Эвелин разразилась смехом, показавшимся Муну не слишком искренним.
- Я прибыл сюда по просьбе мистера Шривера.
- Ну конечно, полиция устроила этой маленькой Шривер грандиозную бесплатную рекламу! Я уверена, что она все это нарочно инсценировала.
- Не думаю, - покачал головой Мун.
- Можете положиться на меня. Я ее раскусила с первого взгляда. Однажды она со свойственной ей наглостью заявила, что могла бы стать лучшей киноактрисой, чем я... Очевидно, она в ту ночь полезла к Рамиро, чтобы доказать это. - Эвелин стрельнула в мексиканца полунасмешливым взглядом. Спутала съемочную площадку со спальней! - И киноактриса резко засмеялась.
- Никакой женщины! Клянусь тебе, дорогая! - Мексиканец клятвенно прижал руку к сердцу.
- Вы можете верить Рамиро! - сказал падре Антонио внушительным голосом. - Он любит только вас!
- Откуда вы это знаете? - бросила Эвелин.
- Не забудьте, я его исповедник.
Киноактриса и ее спутники попрощались с Муном. С Ритчи никто не прощался. С минуту он стоял с таким видом, словно его оглушили, потом, приосанившись, бросил вдогонку воздушный поцелуй.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Почта представляла собой розовый домик, размером чуть меньше полицейского комиссариата. По бамбуковым жалюзи на некоторых окнах и доносившемуся за ними детскому смеху Мун догадался, что здание служит одновременно и квартирой.
- Не забудьте называть его начальником! - напомнил Билль Ритчи.
- Судя по размерам заведения, подчиненных у этого начальника не слишком много, - улыбнулся Мун.
- Ни одного, сам разносит почту. Но так в Испании и принято. Гордецы! Чем беднее человек, тем большего гордеца из себя строит, - и актер уселся на стоявшей перед почтой скамейке.
- Вы разве не пойдете со мной? - удивился Мун.
- Зачем?
- Хотя бы в качестве переводчика.
- Он говорит по-английски. А мне полезнее подышать свежим воздухом. Билль Ритчи протер морщинистое лицо большим носовым платком. Платок был не слишком чистым. Но, может быть, это была не грязь, а следы театрального грима, невольно стертого со щек заодно с потом?
Начальник почты оказался таким же речеобильным, как те испанцы, с которыми Муну до сих пор довелось столкнуться. Намереваясь расположить его к себе, Мун предложил сигару. Начальник с благодарностью принял, но, затянувшись, чуть заметно поморщился.
- Не нравится? - с улыбкой спросил Мун.
- Приходилось курить и получше. Я ведь бывший матрос. Когда доктора списали на берег, сначала рыбачил. На паях с доном Камило.
- Отчего на паях?
- У меня нет собственного баркаса. А потом, на мое счастье, нахлынули иностранцы, и меня благодаря знанию английского языка назначили на этот пост.
Он продолжал жаловаться на свою судьбу, а Мун тем временем набросал текст трех срочных телеграмм.
Первая, адресованная Шриверу, была самой краткой: "Подтвердите распоряжение о кремации заверенной телеграммой или лично по телефону Панотарос 8".