— Да, печальная история, — сочувственно промолвил Мун. — Как сказано в библии, не мне первым бросить в вас камень. Значит, это Розита навещала вас, когда вы «путешествовали в Малагу»?
— Я! — Розита кивнула. — И в ту ночь, когда Гвендолин Шривер залезла на балкон, и…
— Я тогда перепугался до смерти, — вспомнил Рамирос. — Я уверен, что она была заодно с Крауненом, видели бы вы их вместе, подумали бы то же самое.
— В тот раз вас напугала Куколка! — Мун невольно улыбнулся.
— Куколка? — Рамирос растерянно взглянул на Розиту. — Никогда не поверю, что она способна ревновать. Мне казалось, кино вытравило из нее все человеческие чувства.
— А я больше всего удивлена тем, что она молчала, — добавила Розита. — Ведь Эвелин определенно должна была чувствовать во мне соперницу.
— Для нее женитьба была такой же зубной болью, — сказал Мун. — Она, в свою очередь, попала в сети к падре Антонио… Слишком часто мы все делаем не то, что хотим, а к чему нас принуждают люди или жизнь…
Розита в ответ улыбнулась обычной, казавшейся Муну прежде сдержанной улыбкой.
— Желаю вам счастья, — сказал от души Мун, впервые понимая, что и улыбка может выражать страдание. — Оставьте мне ключ. Мне надо уладить одно дельце.
Розита с чемоданом в руке пошла к двери. Освещенная скудным мерцанием проступавшего сквозь тучи словно заплаканного солнца, со смуглым лицом, обрамленным капюшоном цвета багряного заката, она на фоне современной гостиничной обстановки более чем когда-либо походила на фреску Диего Риверы — древняя роспись ацтекских храмов, перенесенная на безжалостный железобетон двадцатого века. Следом из комнаты вышел Рамирос, несмотря на тяжелые чемоданы, впервые с поднятой головой.
Мун тихо тронул подставку для вазы — металлическую иллюзию одиночества, заменявшую в отеле «Голливуд» прозаическую задвижку. Одиночество было таким же иллюзорным. Живущих в разных комнатах людей связывали невидимые нити — в этом страшном мире, к которому принадлежал и сам Мун, в мире, где самый идеальный комфорт для избранных соседствует с самыми совершенными урановыми бомбами, их соединяла одна судьба. И какую бы дорогу ни избрал каждый для себя, в тот час, когда — не дай бог! — огненный дождь прольется не на маленький Панотарос, а на земной шар, все современной цивилизации дороги сойдутся в секундной вспышке, после которой останется только огромная тень.
Сдвинуть задвижку и тем самым открыть дверь в комнату Куколки Мун не успел. Помешал дон Бенитес, пришедший с известием, что профессор Старк вернулся.
Мун отправился к профессору.
— Хорошо, что зашли, — обрадовался тот. — На душе так противно, что даже напиваться не хочется.
— Что с маркизом? — спросил Мун и, не дождавшись ответа, первым высказал свою собственную догадку: — Радиоактивность?
— Да! К счастью, он получил небольшое облучение. И все равно это мерзко! Когда я после войны избрал для себя эту специальность, у меня еще не было о ней полного представления. Вдумайтесь — испокон веков существует тысяча болезней, но только одна искусственно создана самим человеком — лучевая!
— Как же это случилось? Маркиз ведь утверждал, что не притрагивался к осколкам.
— Притрагивался, и как еще. Он ведь специально принес их…
— Из Черной пещеры?
— Нет, с земли своего побочного брата Брито. Не верю, что он пошел на такой риск ради нищенской компенсации. Правда, он едва ли подозревал, что осколки радиоактивны. — Профессор пожал плечами.
— Еще как подозревал! — пробормотал Мун и тут же добавил: — Значит, бомба в Черной пещере существовала только в воображении майора Мэлбрича?
— Раз вы дошли до этого собственным умом, то, пожалуй, не погрешу против секретности, если расскажу… Сегодня рано утром а сам провел контрольное исследование подземного озера на радиоактивность. Вода сохраняет ее в течение длительного времени, еще долго после того, как выловлены все источники радиации. И что же оказалось? Свод Черной пещеры пробил контейнер с боеприпасами для бортовой пушки, осколки которых майор Мэлбрич по неопытности принял за…
Профессор продолжал говорить, но у Муна в ушах звучал другой голос, говоривший совсем другие слова. «Сократу вместо доброго стакана виски подали кубок с ядом» — эту фразу майор Мэлбрич обронил, стоя перед Черной пещерой. Мун не придал ей тогда особого значения, но сейчас вспомнил, что она являлась ответом на его ироническую параллель между фамильным кладом Кастельмаре и разыскиваемыми майором атомными сокровищами.