— У меня для вас кое-что есть, — начал начальник полиции, но Мун прервал его.
— У меня тоже. — Мун рассказал про письмо, умолчав роль Куколки в этой истории.
— Краунен? Тот, что проживал у маркиза Кастельмаре? — начальник полиции нахмурился.
— Вы его знаете?
— Не лично, но катастрофа… вернее, потеря американцами секретных устройств, естественно, требовала от меня пристального внимания ко всем иностранцам.
— Что же вы установили?
— Его американский паспорт и въездная виза в полном порядке. Поскольку мистер Краунен после воздушной катастрофы не появлялся в Панотаросе, я потерял к нему всякий служебный интерес — в отличие от теперешнего постояльца маркиза…
— Мы сейчас говорим о Краунене, — прервал его Мун. Он вовсе не намеревался делиться с полицией всеми сведениями о Хью Брауне, которыми располагал.
— Как вам угодно. Не понимаю, почему вы придаете этому письму такую важность, тем более что даже не знаете толком, кому из Шриверов оно было адресовано. Может быть, он приглашал мисс Гвендолин на любовное свидание?
— Краунен связан с преступным синдикатом Рода Гаэтано. Это имя, надеюсь, не нуждается в комментариях.
— Ну что вы! Международная знаменитость, тем более у нас. Мы, испанцы, романтический народ. Окружаем ореолом любого соотечественника, если он хоть чем-нибудь, пусть даже разбоем, прославил испанское имя! — патетически воскликнул полковник, потом добавил иным, то ли насмешливым, то ли чересчур равнодушным тоном: — А доказательства?
— Чего? — не сразу понял Мун.
— Этой связи.
Мун, чувствуя себя в немного смешном положении (появление Куколки в Пуэнте Алчерезилло 18 марта он по-прежнему решил умалчивать), рассказал про групповой снимок знаменитых гостей купального сезона в Санта-Монике и, не дождавшись реплики полковника, перешел в наступление:
— Я, в свою очередь, удивляюсь, отчего вы не придаете письму Краунена ровно никакого значения. Возможно, вы читали его, когда после смерти Шриверов знакомились с их бумагами. — Мун испытующе посмотрел на полковника.
— Нет, — тот спокойно выдержал его взгляд. — Вам, должно быть, известно, с бумагами знакомятся только, когда возникает подозрение в убийстве или самоубийстве. А я и тогда и сейчас вполне полагаюсь на компетенцию доктора Энкарно. Все письма в непрочитанном виде отправлены вместе с другими вещами мистеру Шриверу.
— Вы сами занимались этим?
— Да. Полицейским доверять нельзя — увидит какую-нибудь вещичку и возьмет. Так сказать, на память.
— Не заметили ли вы хотя бы конверт со штемпелем «Пуэнте Алчерезилло»?
— Конвертов там вообще не было, а все письма от мистера Шривера.
— Вы только что утверждали, что не читали их, — поймал его Мун.
— Все шесть были на фирменном бланке мистера Шривера, — с улыбкой отпарировал полковник. — Чтобы заметить это, не обязательно знакомиться с содержанием.
— А может быть, их было все-таки семь? — в шутливом тоне спросил Мун. Он притворился, будто смотрит в окно, мимо которого проходил саперный взвод, а сам настороженно наблюдал за полковником.
— Вы мне не доверяете?! — тот вскочил с такой внезапностью, что Мун на всякий случай отодвинулся подальше. Где-то он читал, что разъяренный бык ничто по сравнению с оскорбленным испанцем. Но начальник полиции, круто повернувшись, направился к сейфу. Вернулся он с папкой и уже более спокойно сказал: — Имейте в виду, вы всего-навсего частный детектив. Я мог бы вообще не разговаривать с вами, но генерал Дэблдей просил оказывать вам всяческое содействие. Так что не будем говорить о пустяках. Вот опись вещей, а вот перевод. Убедитесь сами.
Мун мельком заглянул в реестр: «6 писем, 107 цветных пленок, 213 фотографий».
— Убедились? — полковник деловито спрятал актовую папку обратно в сейф.
— Увы! — Мун кивнул, оставив про себя контраргумент — шесть зарегистрированных писем еще не доказывали, что их действительно было столько.
— Тогда поговорим откровенно. Я слышал о вас много хорошего, поэтому мне нелегко сказать нечто такое, что могло бы показаться вам обидным. По моему глубокому убеждению, вы находитесь на ложном пути. Краунен, так же как и Куколка, могли совершенно случайно попасть в этот снимок. Фоторепортер для пущей впечатлительности просто собрал всех, кто находился поблизости.
— Допустим, — неохотно согласился Мун. Он не слишком верил в такое объяснение, но совершенно зачеркивать его тоже не следовало.