— Данс, — закивала Гайрайго. — Кам!
— А где танцуете? — старательно поддерживал беседу Санёк.
О танцах он мог говорить часами. И танцевать. Точно! Вот почему скучно, они уже три дня не репетировали. Надо было ехать с выступлениями, а не просто так.
— Клаб.
Гайрайго была немногословна. Или не так хорошо говорила по-русски, чтобы свободно болтать. Или?.. Да черт с ним, с «или». Что он с ней, говорить, что ли, будет?
Но мысль о танце зацепила. Хотелось посмотреть. Хотелось самому выступить.
Лифт бесшумный. На первом этаже никого. Странная вещь. На улице не протолкнешься. Когда на перекрестке загорается зеленый свет, идет толпа на толпу. А в гостинице тишина и пустота. Даже на завтраке все сидят так, как будто их нет.
За дверями дождь. Тот самый… обама, освежающий зеленую листву. На диванах около лобби-бара девчонки. Заботливый администратор отгородил их от длинного коридора деревянной трехстворчатой черной ширмой.
— О! Какие люди! — протянула Шишкина, перегибаясь через низкую спинку дивана. Ее длинное лошадиное лицо в полумраке выглядело особенно неприятно. Светлые волосы коснулись пола. Специально распустила, чтобы покрасоваться. Сейчас ей Алиска вставит. — Что вы делали?
— Монстров мочили, — буркнул Санёк.
Девчонки захихикали. Дуры. Вцепились в слово «мочить» и стали кивать на окно.
Девчонки у них в танцевальном коллективе «Ласточка» — сила. Солистка — Юлька Шишкина, долговязая, лицо с крупными чертами — гордится своей длиннющей шевелюрой. Ей в затылок дышит Кристя Васильева, мечтает быть на месте Юльки. Ростом не вышла, и двигается она не так хорошо. А потом — у Юльки лицо запоминающееся, а Кристя — отвернешься, забудешь, с кем говорил. Даша Абрамова и тихая Анель Хусаитова — вторая и третья линии. Они ни с кем не спорят, просто танцуют. У Анель блестящие черные волосы, а у Дашки короткий ежик светлых волос. Алиса ее за это ругает — у танцовщицы должны быть длинные волосы, чтобы удобно было собирать в разные прически, но Дашка упрямится. Она и в танце такая же — упрямая, но без фантазий. Вот и сейчас — пришла, села, молчит, смотрит в пол. Муравейник.
— Гайрайго! — гортанно позвал Хироси, и японка с готовностью полезла в свою сумку.
Пока она стояла, опустив глаза, копаясь в своем портфеле, легким шелестом прошло обсуждение ее наряда. А потом японка выпрямилась. Улыбнулась. В руке связка свечей. Белых. Таких же, как и ее глаза.
Шишкина свалилась с дивана, дохлыми змеями за ней поползли волосы. Дашка с Кристи ахнули, а Хусеитова закусила губу.
— Чего орете? — ступил за ширму Вадя. — Это линзы!
Он по-деловому прошел вдоль диванов, устроился между девчонками, брезгливо отодвинув шишкинские волосы. Чистый король. Еще бы! Принес ценную информацию и всех спас. Но девчонок это не успокоило. Шишкина возмущенно цокала языком, смотрела оценивающе. Вслед за ней Абрамова тоже бросала осуждающие взгляды. Анелька с сожалением качала головой. Санёк довольно хмыкнул: наблюдать за их девчонками — одно удовольствие. В зоопарк ходить не надо.
— Гайрайго, проходи, садись, — покровительственно произнес Санёк. — Это наши девчонки. Дуры редкостные, но для игры сойдут.
Шишкина возмущенно фыркнула, пропуская мимо себя японку. Она села на самый краешек дивана напротив.
— Это Шишкина, краса и гордость «Ласточек», — представил солистку Санёк. Юлька демонстративно отвернулась. — Дальше Дашка, Кристя, Анелька, — показывал он специально не на тех. — А это победитель драконов Вадик, — кивнул он на соседа по номеру. — И я — солист Большого театра, звезда и все такое — Санёк.
Девчонки зааплодировали. Санёк поклонился. Гайрайго наградила его ужасающей улыбкой.
— Зажигалка у кого есть? — хмуро перебил представление Вадя, ловко переводя внимание на себя. Он отобрал у Хироси свечи и стал заполнять ими подсвечники. Треножники стояли за диванами, как будто здесь каждый вечер играли в «Поведай страшилку» или «Убей приятеля своим рассказом».
Освобожденный от дела Хироси с любопытством оглядел собравшихся. Шишкина кокетливо подобрала свои волосы и стала, как бы в рассеянности, заплетать кончики в косичку. А потом расплетать. Снова заплетать.
— А они тоже будут с нами играть? — громким шепотом спросила чернобровая Анель, глядя на лучезарно улыбающегося Хироси.
Парень был, конечно, потрясающий. То улыбался, то хмурился, то шерил рот в оскале, то морщил нос, то лукаво подмигивал.
— Будут, будут, — закивал Каору. — Один кайдан вы, один мы.
Санёк невольно хихикнул — за столько дней он еще не привык к его акценту! Выпевая каждое слово, он как будто добавлял ему дополнительно еще несколько значений. И вот уже простое «будут» превращалось в длинную змею, спустившую хвост с ветки баобаба.