— Говорили, — продолжала женщина, неловко переминаясь с ноги на ногу и комкая подол платья, — что там уже давно безопасно, а они…
Лис нехотя поднял голову, оглядел женщину и, посчитав ее безобидной, снова с грохотом уронил голову на пол.
— Мозги не вышиби, — ехидно посоветовал ему бармен, и я бросил на Пасюка короткий взгляд. Неужели ему все равно?! Но нет, он просто пытается скрыть за насмешливостью свою нервозность, ему не по себе.
— Оленька провалилась под землю и не могла выбраться, — совсем тихо сообщила Катерина, — и тогда Сашка, сорванец, полез за ней. Дрянной мальчишка! Он всегда ее науськивал и теперь потащил на Станцию. А там, в пустоте между прогнившими бревнами радиация. Их обоих все рвет. И кожа красная. Ночью пришли, как он ее донес не знаю…. Оленька без сознания.
Женщина еще что-то пыталась сказать, но слезы задушили ей горло, она захрипела и залилась слезами.
— А чего ты к нему-то пришла? — сдавленно спросил Пасюк. — Он же вышибала мой, не волшебник и не господь Бог! О нем болтают всякую чертовщину, так то неправда все.
Женщина отпустила подол и подняла руки к лицу. Так и осталась стоять, поникнув, а из-под рук по подбородку текли слезы и капали на грубый серый свитер, оставляя на нем черные пятна.
Я потушил окурок в пепельнице и шагнул к женщине:
— Не все, что болтают, вымысел. Спасибо за пиво, Пасюк, пойдем мы, — я слегка толкнул Лиса ногой в бок, но он не торопился вставать.
— На два слова, — бармен цепко схватил меня за запястье и настойчиво потянул к стойке. Лис, посчитав подобные действия фамильярностью, предупредительно и довольно угрожающе заворчал, не отрывая головы от пола.
— Цыц, лисья морда! — на всякий случай приказал я и отошел с Пасюком в сторону. — Чего тебе еще надобно, крыса пивная?
— Ты с ума сошел! — полушепотом напустился на меня бармен. — Нельзя лезть в такие дела!
— Это почему же нельзя? — усмехнулся я невесело.
— Ты же не всесилен! Нельзя! Себя погубишь! С радиацией шутки шутить не стоит! Я ведь знаю тебя, смотрел не раз на твои дела. Ты решил помочь им и ничто тебе не помешает, но сам ты от этого сдохнешь! Это же уму непостижимо, чтобы не понимать таких простых вещей! Это же ведь … это будет… — он запнулся от возмущения.
— Чудо будет, да? — равнодушно спросил я.
— Да! — рявкнул Пасюк, но тут же понизил голос. — За чудеса плата не меряна!
— Вот значит как, ошибся я в тебе, — пробормотал я. — Двое детей важнее меня, всем это ясно, как то, что наступает рассвет.
— И мне понятно! — Пасюк внезапно отвернулся, словно бы не хотел, чтобы я видел его лицо. — Но ведь тебя, дуралея, жалко. Привык я к тебе, а умрешь… Не делай этого, Нелюдь. Я чем, может, помочь могу?
Я молча покачал головой и, хлопнув Пасюка по плечу ладонью, подошел к женщине. Слезы матери — это плохо, нельзя такого допускать.
— Пошли? — спросил я у Лиса. Тот закряхтел будто человек, у которого болят суставы и, наконец, грузно встал. Катерина торопливо засеменила прочь из бара показывать дорогу. Я задержался всего лишь на мгновение:
— Удачи тебе, Пасюк.
— И тебе не болеть, — не поворачиваясь, отозвался бармен.
Вздохнув, я шагнул к двери.
Они как-то чересчур ловко разминулись в дверях. Вошли одновременно в узкий проем, не задели друг друга, не помешали. Загородили выход, лишив меня всякой возможности сбежать, и наставили короткие, черные, модернизированные двенадцати зарядные Макаровы — самое распространенное девятимиллиметровое оружие, которое, к тому же, довольно легко достать у перекупщиков. Как, впрочем, и патроны к нему.
Я замер и пес, медленно плетущийся следом, ткнулся твердой лобастой головой мне под колено.
— Цыц, лисья морда, — тихо сказал я. Еще не хватало, чтобы пес бросился под выстрелы, которых вполне еще можно избежать. Слишком внушительно выглядели эти двое. Оба были плечистыми, но не перекаченными, одетыми в черные, не замаранные грязью пиджаки, какие редко увидишь среди бедноты, которая преобладала в округе. Уж больно тяжелые условия жизни были здесь, чтобы иметь такую одежду. Мужчины явно пришли сюда не пешком и уж точно не на велосипеде приехали. Вели они себя очень сдержано, смотрели внимательно, но без угрозы и я сразу заключил: профессионалы, знающие, зачем сюда заглянули. Чьи-то исполнители.
— Нелюдь, — утвердительно сказал тот, что стоял от меня по левую руку и казался чуть ниже второго. Он был коротко стрижен и единственное, что не вязалось с его образом аккуратного телохранителя — это двухдневная щетина. — С нами пойдешь.