Во-вторых, он был в долгу перед Энди Смитом. А Джегер не предавал своих друзей. Никогда. Он не верил в то, что Смит покончил с собой. Разумеется, он собирался трижды все перепроверить. Так, на всякий случай, чтобы устранить возникшие сомнения. Интуиция подсказывала ему, что смерть друга каким-то образом связана с загадкой разбившегося в джунглях Амазонки самолета. Другой причины — другого мотива — Джегер попросту не видел.
Он догадывался, что убийца Смита, скорее всего, находится среди членов экспедиции. И найти его можно было, только вступив в их ряды и выявив его изнутри.
В-третьих, существовал самолет как таковой. Исходя из того немногого, что успел рассказать ему по телефону Адам Карсон, Джегер сделал вывод: экспедиция обещала быть захватывающей. Устоять перед таким соблазном он не мог. Как говорил Фини, пытаясь цитировать Черчилля, перед ними находилась загадка, завернутая в тайну и помещенная внутрь головоломки.
И Джегера влекло к ней так неумолимо, что он понимал: сопротивляться этому влечению ему не под силу.
Нет. Он уже решился: он едет.
Причина, по которой он попросил сорок восемь часов, была совершенно иной. Джегер намеревался нанести три визита и предпринять три расследования, и он рассчитывал сделать это в полной тайне от кого бы то ни было. Возможно, последние несколько лет сделали его настолько недоверчивым, что он уже просто не мог ни на кого положиться.
А может, за три года на Биоко он превратился в своего рода одиночку, которому было слишком хорошо наедине с самим собой.
По всей вероятности, так было даже лучше — безопаснее. Именно благодаря такому отношению к окружающим он намеревался выжить.
Джегер зашагал по огибающей пристань тропинке. Скользкий, мокрый от дождя гравий хрустел под подошвами его ботинок. День клонился к вечеру, и на пристань опускались сумерки. Над все еще по-зимнему стылой водой плыли аппетитные ароматы: кто-то готовил себе ужин.
Ярко раскрашенные баржи и лениво вьющийся из труб дымок контрастировали с безжизненным, уныло-серым каналом. Весь этот пейзаж казался Джегеру невероятно знакомым и одновременно на удивление чуждым.
Прошло три года, а такое впечатление, что он не был здесь много лет.
Не доходя до места своей швартовки, он остановился. На барже Энни горел свет, старая дровяная печь лениво попыхивала дымком. Он забрался на борт и без стука заглянул в люк, ведущий в камбуз.
— Привет, Энни. Это я. Ты не выбросила мои запасные ключи?
Женщина подняла голову, испуганно глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Уилл? Боже мой… Но где же… Мы все думали… То есть… мы боялись, что ты…
— Умер? — улыбнулся Джегер. — Энни, я не привидение. Я уезжал. Работал учителем. В Африке. А теперь вернулся.
Энни растерянно покачала головой.
— Бог ты мой… Мы знали, что поговорка о чертях в тихом омуте — это про тебя. Но три года в Африке… Ты исчез так внезапно, не сказав никому ни слова.
В голосе Энни слышалась обида, а вернее, возмущение.
У Джегера были серо-голубые глаза и темные, едва тронутые сединой волосы. Слегка впалые щеки придавали его точеным чертам слегка хищный вид. Он был красивым мужчиной и выглядел моложе своих лет.
Он почти ничего о себе не рассказывал ни Энни, ни другим соседям по причалу, но проявил себя как надежный и верный товарищ, который всегда готов встать на защиту интересов своих друзей-лодочников. Сообщество этих людей гордилось своей сплоченностью. Отчасти именно это и привлекло сюда Джегера. Не говоря уже о возможности жить, находясь одной ногой в сердце Лондона, а другой — за городом.
Причал находился на реке Ли. Одноименная долина вытянулась на север, зеленой лентой извиваясь между лугов и округлых холмов. Возвращаясь с работы на «Глобал Челленджере», Джегер любил бегать по прибрежным тропинкам, избавляясь от накопившегося напряжения и поддерживая необходимую в его профессии физическую форму.
Ему никогда не приходилось себе готовить — Энни всегда закармливала его домашними яствами. В особенности ему нравились приготовленные ею смузи. Энни Стивенсон была незамужней женщиной, лет тридцати с небольшим. Хорошенькая и весьма своенравная, она чем-то напоминала хиппи шестидесятых. Джегер всегда подозревал, что она тайно в него влюблена. Но он был однолюбом.
Руфь и мальчик — он жил ради них.
Во всяком случае, так было раньше.
У Энни — несмотря на то что она проявила себя как замечательная соседка и несмотря на то что он обожал дразнить ее за замашки хиппи — не было ни единого шанса.