— Вероятно, мне не стоило здесь показываться, но я переживал, что ты станешь меня избегать, — признается он. — Продинамишь меня.
— Так, ты не дашь мне шанса на это?
Он неловко смеется.
— Полагаю, так и есть.
— Ну, это не в моих правилах — пообещала поговорить, значит, мы поговорим.
— Я ценю это, — заверяет он, все еще суетясь, его внимание приковано к парковке. — Я, эм… Я, правда, не думал, что зайду так далеко. Думал, что ты сразу пошлешь, заставишь меня убежать из города с ущемленным достоинством, как и всегда.
— Не надо, — говорю, скрещивая руки на груди. — Не веди себя так, будто я отрицательный персонаж в этой истории.
— Нет, ты права, я не имею в виду... — он вздыхает и замолкает, потирая затылок левой рукой. Молчание на мгновение повисает между нами. Так тихо, что я могу услышать сверчков на расстоянии. — Как ты думаешь, мы можем куда-нибудь пойти? Посидеть где-нибудь в приватном месте?
— Посмотри на меня, — говорю, игнорируя его вопрос, потому что он не смотрит мне в глаза. — Мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня, Джонатан.
Он не смотрит.
Вместо этого снова садится на капот моей машины и бормочет:
— Джонатан. Прошло много времени с тех пор, как меня так называли.
— Ох, верно, — говорю, разблокировав дверь со стороны водителя, потому что у меня нет времени стоять здесь и играть с ним в игры. — Джонни Каннинг. Почти забыла, что теперь ты — это он.
— Я все еще тот же человек, — произносит он тихо.
— И кто же он? — спрашиваю. — Мы говорим о сыне спикера Каннингема? Мечтателе, деятеле, которого никогда ничто не останавливало? Или, может, об алкоголике? Любителе кокаина?
— Я больше не увлекаюсь этим.
— Почему я должна тебе верить?
— Потому что это правда, — он сует левую руку в карман, чтобы что-то достать. Она отражает свет парковки, когда Джонатан держит ее на ладони — бронзовая монета, не больше четвертака.
Монетка трезвости.
Я не знаю, что сказать. Все затихает на мгновение. Мои кончики пальцев касаются его, когда я беру монетку. Метал твердый, на лицевой стороне выгравирован треугольник, римская I в центре с надписью «выздоровление» внизу.
Один год трезвости.
— Люди говорят, что ты был в баре на прошлой неделе.
— Это не значит, что я пил. Хотел, но не стал. Я не пил, — делает паузу, его голос тише на это раз. — Я не могу.
Хочу верить ему.
Я бы хотела.
Когда-то верила всему, что говорил этот мужчина, но сложно поверить в его слова после всего, через что мы прошли.
— Тогда почему ты на меня не смотришь? — спрашиваю. — Ты говоришь это, хочешь, чтобы я поверила, тем не менее, даже не смотришь мне в глаза.
— Потому что я все испортил в отношениях с тобой, — признается. — Знаешь, как сложно встретиться с тобой лицом к лицу? Знаю, что ничего не изменит того, что я натворил, но мне нужно, чтобы ты понимала, как я сожалею.
Сожалеет.
Он извиняется не в первый раз. Он делает это каждый раз. Но все те разы он был в плохом состоянии, но я не уверена, что сейчас все наоборот, потому что монетка трезвости, возможно, и находится в моих руках, но его взгляд все еще не встречается с моим.
— Я сожалею, что причинил тебе боль, — продолжает Джонатан. — Сожалею обо всем, что натворил, и что привело нас к этому. И я пойму, если ты меня ненавидишь. Не стану обвинять. Но мне просто нужно тебе сказать... Нужно сказать... что даже когда я был в полной заднице, я не переставал тебя любить.
Эти слова выбивают воздух из моих легких. Сжимаю руки в кулаки, бронзовая монетка впивается в мою ладонь.
— Я не жду, что ты в это поверишь, — он слезает с моей машины, его взгляд, наконец-то, встречается с моим, и его глаза ярко-голубые и такие ясные, но через пару секунд они снова возвращаются к земле.
— Но смысл не в этом. Смысл в том, что я не идеален, но стараюсь изо всех сил. Я ни хрена не знаю о том, как быть отцом, но надеюсь, что ты дашь мне шанс. Завтра... послезавтра... хоть когда... я буду здесь.
Он начинает уходить, как будто уже все сказал, и ему больше нечего предложить.
— Джонатан, — кричу. — Твоя монетка.
— Оставь ее себе.
— Что?
— Я знаю, как у меня дела. Я не нуждаюсь в этом жетоне. А ты, возможно.
Я пялюсь на монетку в свете лучей парковки. Не знаю, что думать. Не знаю, что сказать. Не знаю, куда он направляется и на сколько собирается остаться.
В этот момент я почти ничего не понимаю, кроме того, что он здесь, передо мной, говорит мне все, что заслужила услышать годы назад. И я позволяю ему уйти, будто это ничего не значит.
— Джонатан, — снова кричу.
Он останавливается и смотрит на меня через плечо.
— Я, эм... Я рада, что ты в порядке, — признаю. — Видела репортаж о несчастном случае, о том, что ты сделал — помог этой девочке, и я просто... рада, что ты в порядке.
Его губы растягиваются в небольшой улыбке, которая наполнена печалью.
— Я собираюсь задержаться на какое-то время, залечь на дно в городе. Я остановился в «Ландинг Инн».
— У миссис Маклески? — удивляюсь. — Она поселила тебя у себя?
Он издает смешок.
— Она не в восторге насчет этого, но мне нужно что-то приватное. Пришлось сделать очень убедительный и чертовски секретный депозит, чтобы она согласилась.
— Боюсь, что так и есть, — соглашаюсь, представляя выражение лица этой женщины, когда он явился, ища убежище.
— Так вот, где я буду, — говорит он. — Если ты будешь меня искать.
Он не ждет ответа, уходя, прихрамывая. От моей работы до места его жилья почти миля пути. Воспоминания о голосе моей матери нахлынывают на меня, ангел на моем плече говорит, что я должна предложить его подвезти, но вместо этого слушаю дьявола, который звучит как мой отец, говоря: «Никогда не садись в машину с незнакомцем».
Я все еще не уверена, кто он сейчас.
Мэдди уже спит, растянувшись на спине на диване, когда я приезжаю в дом отца. Папа сидит за кухонным столом, попивая кофе без кофеина. Он поднимает голову, когда вхожу, осматривает меня, пока сажусь на стул.
Карандаши и листы бумаги разбросаны по столу, конверт лежит по центру, на котором написано «Бризо» ярко-красным. Обратный адрес: Мэдди у дедули. Конверт не запечатан, но я вижу, что она пыталась: штамп изогнут в другую сторону.
Беру конверт и вытаскиваю сложенный листок, разглядывая. Это открытка в стиле «поправляйся», слова написаны сверху, и нахмуренный Бризо под ними. Она нарисовала себя рядом с ним, улыбающуюся, протягивая ему что-то, напоминающее букет желтых цветов, а ниже короткое сообщение:
«Я видела, что с тобой произошел несчастный случай. Ты должен поправиться! И должен вернуться, потому что мама говорит, что никто не пропадает навсегда. Это сделает тебя счастливее и меня тоже. Люблю тебя. Мэдди».
Вздохнув, складываю листок, засовывая его в конверт и кладя тот на стол. Папа наблюдает за мной, все еще попивая кофе. Ждет, что я откроюсь. Он, вероятно, провел весь вечер, помогая Мэдди с этим, говоря ей, как пишутся слова.
— Джонатан приходил сегодня, — говорю. — Хотел поговорить.
— А ты?
Засовываю руку в карман за монеткой, которую Джонатан дал мне, скользя ею по столу к отцу. Он поднимает монету, присвистнув, странное выражение мелькает на его лице, когда он встает. Гордость. Это, скорее всего, не должно меня поражать. Я не должна удивляться насчет этого, но ничего не могу поделать.
Перемещаясь по кухне, папа кладет чашку в раковину, прежде чем прислоняется к столешнице, пялясь на монетку. Недалеко от того места, где он стоит, на крючке висит связка ключей, похожая монетка прикреплена к ним, переделанная в брелок. Двадцать лет трезвости.
Первые годы моей жизни отец боролся с алкоголизмом. У меня смутные воспоминания того времени. Он прошел реабилитацию, прежде чем стало слишком поздно быть отцом, как он всегда говорил, и я знаю, что именно об этом он думает сейчас.