Я не спорю с ним. Никогда не знала, как справиться с этим. Мэдди не задает много вопросов, поэтому до сих пор эта тема не поднималась, но я знаю, что не смогу избегать ее, когда дочь повзрослеет. Но понятия не имею, как все объяснить.
— Мы должны ехать, — говорю, заканчивая с этой темой. — Я обещала Мэдди отвезти ее в библиотеку.
Мы возвращаемся в гостиную, где Мэдди уже проснулась, и поглощена фильмом, когда Бризо совершает решающий удар и решает исход боя. Я сижу на ручке дивана рядом с ней, наблюдая. Даже после стольких лет так странно видеть знакомое лицо на экране.
Джонатан Каннингем.
Джонни Каннинг.
Шесть книг. Вот сколько Мэдди принесла из библиотеки домой. Но, тем не менее, как только мы вошли квартиру, прежде чем переоделись с улицы, она встала передо мной, сжимая комикс, который взяла из моей спальни.
— Сейчас мы можем почитать «Бризо», мамочка? Пожалуйста.
— Конечно, — говорю, забирая у нее комикс. — Но это не вся история, милая. Это самый конец.
Последний выпуск в сюжетной линии «Призрачного».
— Хорошо, — отвечает Мэдди, забираясь ко мне на колени. — Больше всего люблю концовки.
Вздохнув, я вытаскиваю комикс из защитной пленки и открываю. Начинаю читать, заполняя пробелы, описывая фотографии. Они охватывают большой взрыв на складе, когда Бризо спасает свою возлюбленную Марианну от смерти.
— Кто ты? — спрашивает она после всего, стоя на улице перед горящим складом, не в состоянии увидеть его, но чувствуя. Она не знает, кто Бризо. Она не знает, что это мужчина, которому она отдала свое сердце годы назад — Эллиот Эмберс. Она думала, что он умер в «Танце тени» от болезни, которая превратила его в пыль, поэтому он проводит действие «Призрачного» в изоляции. — Пожалуйста, покажи себя. Расскажи. Мне нужно знать.
Он обдумывает это, стоя прямо перед ней. Это будет так легко. Он может использовать всю имеющуюся энергию, чтобы показать себя, но это все изменит. Изменит ее представление о реальности. Изменит ее воспоминания о нем. Это изменит их историю непоправимым образом, и правда подставит ее жизнь дальнейшей опасности. Он не мог так поступить. Не мог уничтожить ее жизнь, которую она выстроила, просто одним признанием и затем снова исчезнуть.
Будет слишком жестоко появиться, чтобы оставить ее снова, когда она, наконец, набралась смелости попрощаться.
Поэтому он наклоняется ближе, слегка целуя ее в губы. Его губы едва касаются ее. Она чувствует покалывание, за которым следует ветер, который развевает ее темные волосы, а затем ничего.
Он уходит.
Он уходит и не оглядывается, давая ей свободу, спокойную и счастливую жизнь без него. Ей суждено совершить что-то великое, а остаться будет эгоистичным поступком. Так же сильно, как он хочет быть с ней вечность, он должен ее отпустить, потому что это и есть любовь.
Любить кого-то достаточно, чтобы освободить.
Слезы жгут мои глаза. Арр, гребаная история. Мэдди смотрит на комикс. Думаю, она ожидала счастливого окончания.
— Он вернется, мамочка? — спрашивает она.
— Полагаю, что возможно, — отвечаю. — В комиксах нет такого понятия как «конец». Люди все время возвращаются.
— Тогда хорошо, — говорит Мэдди, принимая это, когда спрыгивает с моих коленей, чтобы взять одну из библиотечных книг. — Теперь вот эту новую!
4 глава
Джонатан
— Давайте возьмем перерыв! — кричит первый АР (ассистент режиссера), в его голосе сквозит раздражение. — Все возвращайтесь через двадцать минут. Марксон, пожалуйста, возьми себя в руки!
— Я пытаюсь, — бормочет Серена, зажмуривая глаза и хватаясь за голову. — Мне просто немного нездоровится.
Нездоровится, как же.
Она спала, должно быть, часа два, заявившись в отель ближе к четырем утра. Я знаю это, потому что Серена пыталась разбудить меня, залезая ко мне в кровать, но я был не заинтересован. Скорее всего, она все еще была пьяна и, вероятно, ловила отходняк после кокса. Я показывался так на съемочной площадке каждое утро и едва выдерживал съемки. Убивал сам себя. Как только завершились съемки «Танца тени», Клифф отправил меня на реабилитацию, засунув в программу.
Это была моя не первая реабилитация, отнюдь нет, но впервые я продержался все девяносто дней. Каждый предыдущий раз, я уходил через месяц и возвращался к пагубным привычкам, прежде чем даже Клифф понимал, что я сдался. Но в прошлом году погрузился в программу и трезвость, и реальность того, что делаю, настигла меня.
И реальность, судя по всему, это ад для наркомана.
— Вот, попей воды, — говорю Серене, протягивая бутылку. — Ты почувствуешь себя лучше.
— Мне может помочь только немного кайфа, — бормочет она, отпивая воды, прежде чем снова смотрит на меня. — У тебя же ничего нет?
— Ты знаешь, что нет.
Она хмурится, отпивая еще немного воды, прежде чем уходит. Кажется, что сейчас толпы на съемочной площадке больше. Если люди вчера не знали, что мы здесь снимаем, то сегодня знают точно.
— Кажется, миссис немного раздражительна, — говорит Жас, подходя, чтобы убрать пот у меня со лба. — Медовый месяц закончен, суперзвезда?
Я сердито на нее смотрю. Она думает, что хитрит, но ее намерения очевидны.
— Если ты имеешь в виду Серену, то она просто плохо себя чувствует.
— Эм, — говорит Жас, не убежденная, когда я делаю глоток воды, не желая вдаваться в детали личной жизни Серены. — Она ведь не беременна? Ты бы стал хорошим отцом.
Я подавился. На самом деле подавился. Вода течет по моему горлу и я, черт возьми, начинаю задыхаться, краснея. Люди спешат вмешаться, ударить меня по спине и заставить поднять руки, чтобы обеспечить приток воздуха в легкие, когда я яростно кашляю.
Резко вдыхая, чувствую, будто моя грудь в огне, я отмахиваюсь от людей и смотрю со злостью на Жас.
— Не смей, черт побери, даже говорить это.
— Что? — спрашивает она, строя из себя саму невинность, прижимая руки к груди. — Просто безобидный вопрос.
— Она не беременна, — говорю. — Это невозможно.
Жас смеется, а я озадачиваюсь. «Ты бы стал хорошим отцом». Моя грудь сжимается, сгорая изнутри, этот узел едва ослабевает, когда мы снова начинаем съемки. Серена возвращается повеселевшей. Ее зрачки размером с гребаные блюдца. Очевидно, что она под кайфом, но никто не говорит ни слова. Хотя замечаю, что Клифф поглядывает на нее.
Сейчас Серена на высоте, бодра и чувствует себя прекрасно, в то же время как я продолжаю лажать дубль за дублем. Все хреново. Фильм станет гребаной катастрофой, если мы не сможем собраться и взять себя в руки.
— Каннинг, ты не справляешься, — говорит АР. — Вы что, поменялись местами?
— Я приду в себя, — говорю, потягиваясь. — Мне просто нужно привести мысли в порядок.
Серена делает шаг вперед, шепча:
— У меня есть еще, если хочешь.
Хочу ли я? Чертовски хочу. Хочу весь день, каждый день. Но мне это не нужно, поэтому я качаю головой.
— Я больше не могу так жить, Сер. Ты знаешь. И ты тоже не должна.
— Плевать, — Серена закатывает глаза. — Ты мне не начальник, ты в курсе?
— Знаю, но я...
— Тишина на площадке! — раздается голос, прерывая наш разговор. — Давайте попробуем снова! Покажите нам класс на это раз.
Мы показываем. Снимаем хороший дубль. Черт, несколько хороших дублей. Но с наступлением сумерек все снова портится. У Серены отходняк от кокса, в то время как я теряю терпение к ее поведению.
— Арр, отстой, — рычит она, испортив себе прическу, когда хватается за голову. — Чувствую себя дерьмово.
— На данный момент ты больше кокаин, чем женщина, — говорю, раздраженный, что мы еще не закончили. — Я вообще удивлен, что ты что-то чувствуешь.