- Ну, возможно, между Северцевым и Мельгуновым произошла очередная ссора и ...
- Олег, почему тебя это так интересует?
- Любопытно же. Это же я нашёл тело Северцева в пещере.
- Какая разница теперь? Гришу уже не вернёшь. Кто его убил, уже совершенно не важно.
Милана ведёт себя странно, с одной стороны явно переживает из-за смерти Северцева, а с другой пытается защитить убийцу. Мужа?
- Прости, что сую нос не в своё дело, - я нежно руку Миланы. - Кстати, я без дублёра могу линию ягодиц продемонстрировать. Собственную.
- Наивный ты, Олежек, - проговорила с усмешкой Милана, но руку не убрала. - Такие сцены - это тебе не как в жизни. Залез на бабу, получил удовольствие. Это тяжёлая работа.
- Я согласен на самую тяжёлую работу! - воскликнул я с пафосом. - А чтобы лучше её сделать, хочу прорепетировать. Для правдоподобности.
- Олег, хватит, наконец! Думаешь, актрисы - все поголовно шлюхи? Прыгают из постели в постель. Да?
- Нет, не думаю.
- Скажи честно, я для тебя очередная галочка в твоём блокнотике побед?
- Милана, я никогда ничего не обещаю. Кроме того, что со мной можно неплохо провести время. И совершенно не скрываю этого.
- Да пошёл ты! - буркнула она и отвернулась к окну.
Милана почему-то имеет на меня виды? А как же угрозы её мужа?
- Прости меня, - сказал я серьёзно. - Я ничего плохого не хотел сказать, неудачно пошутил.
Она повернулась ко мне, в её глазах светилась неподдельная печаль. Милана одинока и несчастна, со всей своей популярностью, знаменитым мужем-режиссёром. Всё есть - деньги, слава. Нет только счастья. Милана подняла глаза выше. Я тоже бросил взгляд и увидел Лифшица. Он шёл к нам, расплывшись в счастливой глупой улыбке.
- Мельгунов уехал? - поинтересовалась Милана, как ни в чем, ни бывало, хотя, казалось, секунду назад готова была разрыдаться от отчаянья. Железное самообладание.
- Да! - подтвердил радостно Лифшиц.
- Что-то слишком быстро, - проворчал я. - Неужели все снять успели?
- Ничего не успели. Стали репетировать, а Мельгунов сбежал, - объяснил Лифшиц.
Я изумлённо уставился на него.
- Как это сбежал? Может он просто в сортир ушёл, - предположил я.
- Да нет. Сказал, что болит голова, он не в форме и сбежал.
Я представил физиономию Верхоланцева и чуть не расхохотался. Мы вернулись на съёмочную площадку. Техники переставляли осветительные приборы, отражатели, устанавливали камеру. Я не заметил Верхоланцева, наверно, он решил повеситься или застрелиться. Я вскочил на сцену, сел за чёрный рояль. Открыв крышку, наиграл пару нот.
- И что играть умеешь? - спросила Милана недоверчиво.
Она оказалась рядом, облокотившись на крышку, снисходительно изучала меня. Я провёл быстро по клавишам и стал наигрывать бодрый мотивчик. Конечно, получалось у меня плохо, но в глазах Миланы зажёгся интерес.
- И долго учился?
- Четыре года в музыкальной школе по классу фортепиано. Мама считала, что интеллигентный человек обязан уметь играть на рояле, - ответил я с притворной гордостью.
- Спой что-нибудь, - вдруг сказала она.
Я бросил взгляд на её лукавую улыбку, виски ударили в голову. Пробежался по клавишам и начал петь блатняк из репертуара Аркадия Северного:
Мама, я лётчика люблю.
Мама, я за лётчика пойду!
Он летает выше крыши,
Получает больше тыщи.
Мама, я лётчика люблю!
Мама я жулика люблю
Мама, я за жулика пойду
Жулик будет воровать
А я буду продавать
Мама я жулика люблю.
Милана звонко рассмеялась, показав во всей красе очаровательные ямочки и белые, идеальной формы зубки.
- Потрясающе! - отсмеявшись, сказал она. - Надо вставить в наш фильм. Как ты считаешь? Ну а серьёзное что-нибудь.
- Пожалуйста, - сказал я. - Не стреляйте в пианиста. Он играет, как может, - предупредил я.
Я хотел бы пройти сто дорог,
Но прошёл пятьдесят.
Я хотел переплыть пять морей, -
Переплыл лишь одно,
Я хотел отыскать берег тот,
Где задумчивый сад,
А вода не пускала
И только тянула на дно.
Милана нахмурилась, и через паузу спросила:
- А вот это знаешь? «Не плачь, мой друг, не плачь. Никто не умирает»
- Да. Я почти весь репертуар Макара знаю. Но может не стоит? - засомневался я. - Давай я что-нибудь весёленькое сбацаю?
- Спой! - приказным тоном сказала она.
Я встряхнул головой и начал:
Пусть горе и печаль, церковной свечкой тают.
Последнее прости, последнее прощай...
Не плачь, мой друг, не плачь, никто не умирает...
И не они, а мы, от них уходим вдаль.
Пусть Бог нам положил до времени разлуку,
Но, если ты упал и враг нанёс клинок,
Они помогут встать и остановят руку
Разящего врага и взгляд их будет строг.