Рома медленно, с достоинством слез с белоснежного кожаного сиденья и направился к трейлеру. Я подошёл к машине, устроился за рулём, бросив мимолётный взгляд на Мельгунова, поглощённого суперсложным занятием - подкладыванием под задницу очередную подушку.
- Олег, не волнуйся, - услышал я голос Верхоланцева, который, несмотря на хромоту, быстро и незаметно возник рядом. - Все равно мы сейчас будем только Мельгунова снимать крупным планом, а потом, если что, тебя переснимем. Любую отсебятину неси - не страшно.
Я кивнул, заметив, что «глаз» камеры смотрит только на заднее сиденье, где сидит премьер. Зачем ему понадобилось сниматься вместе со мной в этой сцене, я не мог понять.
- Мотор! Начали! - крикнул Верхоланцев.
Лиля подбежала к машине, стукнула хлопушкой и быстро пробормотала номер кадра, Мельгунов аккуратно сел на заранее приготовленную подушку.
- Винченто, зачем ты хотел меня видеть? - произнёс я свою реплику.
- Ты опять начал нас преследовать! - озлобленно воскликнул Мельгунов.
- Преследовать? Дева Мария! С чего ты взял?!
Мельгунов резко подался вперёд, почти оказавшись вровень со мной и прошипел:
- Я постоянно вижу тебя в зале, когда выступает Белла. Шляешься здесь, пытаешься вновь наладить отношения. На что надеешься?
Криво усмехнувшись, я повернулся к нему и произнёс:
- Винченто, клуб теперь принадлежит мне. Я могу там находиться, когда мне заблагорассудиться. Понял? Не знал об этом? Я выкупил его за долги.
- Да, Белла мне сказала, - откинувшись на сиденье, произнёс Мельгунов хмуро. - Но все равно, это не даёт тебе право...
- Ты, непризнанный гений, заткнись и слушай - я владелец клуба! Если захочу, выкину тебя вон. Терплю тебя только из-за Изабеллы, - кажется, слово «гений» мне удалось произнести с самой ядовитой насмешкой, на какую я был способен.
Мельгунов скуксился и проговорил меланхолично:
- Хорошо, я предлагаю тебе сделку. Я получил контракт на мировое турне. На год. Когда вернусь, буду богат, как Крез. Богаче тебя раз в сто. И это будут честные деньги!
- Вот когда вернёшься, тогда и поговорим, - бросил я сухо.
- Соглашайся на сделку, - раздался будто шедший из глубины сознания зычный голос. - Соглашайся, или больше никогда не увидишь Милану живой.
Я резко обернулся к Мельгунову, по коже побежали мурашки - за спиной мегазвезды возвышалось нечто отвратительное, бесформенное с горящими глазами, в которых я увидел бездну, где на самом дне лежали кучи растерзанных, окровавленных тел. В нос ударил отвратительный смрад из горящей серы, разлагающейся плоти и едкого дыма. Я отчётливо увидел пожелтевший пергаментный свиток, на котором неразборчивой вязью шли убористые значки, интуитивно встряхнул головой, видение исчезло. Мельгунов протягивал мне обычный белый лист бумаги со стилизованной гербовой печатью.
- Я предлагаю тебе сделку, - прозвучал его совершенно обычный, ничем не пугающий голос. - Я выкупаю с процентами клуб, но с отсрочкой на год. Через год возвращаю все тебе сполна,
- Я никогда не соглашусь на это, - отчеканил я. - Никогда! И ты ничего не сможешь сделать!
- Стоп! - я вздрогнул от визга. - Мерзкая скотина, гнусное отродье, что за х...ню несёшь! Мы же договорились, снимаем с одного дубля! Убью, сволочь, кадр испортил!
Рядом оказался мгновенно побагровевший от злости Розенштейн, похожий на разъярённого павиана с красной задницей, которая переместилась на голову. Несмотря на гнетущее впечатление от встречи с посланцем Ада, его прыжки рассмешили до такой степени, что захотелось расхохотаться.
- Успокойся, Давид, - к нам подошёл Верхоланцев. - Это я попросил Верстовского импровизировать. Все получилось именно так, как нужно. Все в порядке.
- Все равно, пусть следует сценарию, - уже немного успокоившись, хмуро пробормотал Розенштейн. - Он должен согласиться на эту сделку, иначе это нарушит дальнейший ход событий, - проворчал он.
Верхоланцев подёргал себя за усы, и миролюбиво проговорил:
- Послушай, Давид, получается неубедительно. На кой хрен Франко соглашаться? Ну, сам подумай?
- Что ты предлагаешь? - бросив взгляд на часы, пробурчал Розенштейн. - Прямо здесь изменить сценарий?
- Нет, я предлагаю оставить сцену, как есть. И отправить в печать.
- Нет, он должен согласиться, - вдруг подал голос Мельгунов. - У меня есть кое-какие соображения.
Он достал из кармана сложенный листок бумаги и подал Розенштейну. Тот аккуратно развернул, пробежал глазами и воскликнул радостно:
- Вот то, что надо! Игорь Евгеньевич, вы гений! Настоящий гений! Каково? - подавая Верхоланцеву, добавил он с довольным видом.