Я приблизился и осторожно взглянул на Розенштейна, пытаясь осознать, знает он о ссоре с Мельгуновым или нет, но «тётя Роза» даже ухом не повёл.
— В общем, так решили. Будем снимать в трёх частях, — сказал Верхоланцев. — Вначале — ссора двух мужиков. По отдельности. Револьвер в руках, и крупным планом лицо Мельгунова. А потом уже раненная Белла на руках у Франко.
— Хорошо, я согласен, — сказал Розенштейн, зевая. — Дима, ты все доделай, а я пошёл.
— Давид, но мы договорились? Верстовскому увеличиваем ставку? — спросил Верхоланцев, бросив на меня изучающий взгляд.
— Да-да, — буркнул продюсер. — Увеличиваем. Только, Игорь Евгеньевич знать не должен.
— Разумеется, — ухмыльнулся главреж. — Значит, все решили. Мельгунова снимаем отдельно, восьмёркой, ставку Верстовскому увеличиваем.
Розенштейн кивнул, и направился к выходу, тяжело переставляя толстые ноги-тумбы. Я плюхнулся на его место и проронил:
— Дмитрий Сергеевич, вряд ли получится.
Верхоланцев с таким изумлением взглянул на меня, будто я сморозил ужасную глупость.
— Что случилось-то, твою мать? — раздражённо пробурчал он.
— Я подрался с Мельгуновым и …
Верхоланцев взорвался громким хохотом, как ребёнок, до слез, утирая глаза платком. Отсмеявшись, он похлопал меня по плечу и сказал:
— Слушай, что я тебе скажу. Наверху вопрос рассматривается о сериале на эту тему. Но поскольку Игорь Евгеньевич в сериалах не снимается. Дело это не царское, — он ухмыльнулся. — Главную роль играть будешь ты. Подумай над этим.
— Ну, тогда меня точно уволят из журнала, — обречённо пробормотал я.
— Не переживай. Я звонил твоему редактору, он сказал, что отпускает тебя насколько понадобиться. Иди переодевайся и гримируйся.
Переодевшись, я пришёл в гримёрную, шлёпнулся перед зеркалом, рассматривая разбитую губу и распухший нос.
— Господи, Олежек, что случилось? — всплеснув руками, спросила Галя. — Кто тебя избил?
— Охранник Мельгунова врезал, — буркнул я.
Она нахмурилась, провела мягко по моим волосам расчёской и сказала:
— У вас какая-то преемственность в неприязни к Игорю Евгеньевичу. Гриша тоже бросался на него, чуть не задушил один раз. Еле разняли.
— А в чем причина-то была? Из-за гонорара?
— Да нет, конечно. Гриша, конечно, был не доволен, но срывать зло на партнёре из-за денег не стал бы.
Она замолчала, быстро отошла к двери, закрыла на ключ и вернулась.
— Олежек, я скажу тебе по секрету. Только ты не смейся, пожалуйста, — сказала она тихо. — Гриша мне как-то признался, что Игорь Евгеньевич предлагал ему некую сделку, обещал, если Гриша согласится, то никогда больше не будет испытывать нужды в деньгах. Понимаешь, они с Юлечкой очень хотели ребёнка, но никак у них не получалось. Какие-то проблемы, нужны были средства, большие, на операцию.
— Но Григорий отказался, — резюмировал я мрачно.
— Да, он говорил, что это то же самое, что продать душу дьяволу. В фигуральном смысле, конечно. Он не мог пойти на это.
Я тяжело вздохнул, слова гримёра подтверждали мои опасения, но абсолютно не давали никаких доказательств.
— Галя, а почему именно в это место группа приехала? Захудалый городок на отшибе.
— Здесь студия выстроена, с павильонами на любой вкус. Очень удобно. Мы сюда не в первый раз приезжаем.
— А кому студия принадлежит?
— Бенедикту Романовичу. Ну и частично Вахиду, конечно. Ты же знаешь, Олежек, без этого нельзя, — смущённо добавила Галя. — Ну вот, все готово.
За разговорами Галя не прекращала работу, я взглянул в зеркало и поразился.
— Потрясающе, вы просто гений, — воскликнул я. — Рожа, как новенькая, совсем незаметно, — удивился я, рассматривая грим, под которым скрылся разбитый нос.
Галя мягко улыбнулась, провела мягко по моим волосам.
— Хороший ты мальчик, — проговорила она с печалью. — Моему Виктору могло быть почти столько, сколько тебе, Олежек. Но вот, не получилось.
Ненавижу расспрашивать людей об их несчастьях, но я чувствовал, Галя хочет рассказать сама.
— Он хотел режиссёром стать, поступил в театральное, Щукинское училище. Но потом пришло время в армии служить. Он мог не пойти, но решил, я — мужчина, отслужу, — в конце её голос дрогнул, она отвернулась, пытаясь скрыть заблестевшие предательски глаза. — Олежек, а ты в армии служил?
Я кивнул.
— Тяжело пришлось?
— Поначалу — да. Но меня дед успел научить многому, поэтому со мной сразу считаться начали.
— А отец? — осторожно поинтересовалась она.
— Ему всегда некогда было. Все по командировкам, поэтому дед и бабушка мною занимались.
В дверь постучали, и я услышал раздражённый голос Лифшица: