Потом проблема возникла с тем, как закатить каталку, потому что в узком проходе она не могла развернуться. Положение спас папаша, подсказавший, что раз кровать на колёсиках, то вместо того, чтобы пытаться развернуть каталку, можно сдвинуть кровать. Потом они с Каринэ переложили стонавшую верхолазку с каталки на кровать, и пришёл Виталь Саныч.
- Мезадениту из второй, - сообщил он Каринэ, усаживаясь на табуретку рядом с кроватью верхолазки, - я поменял антибиотик. И сейчас поднимут пневмоторакс из приёмника.
- И куда его ложить? - закатила глаза Каринэ.
- Наталье Николаевне, у неё двое на выписку идут. Ну что, Виктория Игоревна, - бодро поприветствовал он зарёванную полуобморочную верхолазку, - лечиться будем?..
День выдался суматошным. Мало того, что скандальная мамашка из второй снова учинила разнос всему медперсоналу и грозила, что ежели с её драгоценным дитяткой что-нибудь случится, пусть все пеняют на себя, так ещё и свежепоступивший пневмоторакс неожиданно решил начать умирать. Просто вдруг закатил глазки, обмяк и перестал дышать. Его откачали, сплавили в реанимацию, а перед обедом скандальная мамашка во всеуслышание заявила, что больше оставаться здесь не намерена, и потребовала выписать её.
- Врач может отпустить вас под расписку, - Каринэ призвала всю свою выдержку и воспитанность.
- Не намерена я писать никакие расписки! За кого вы меня тут принимаете?! Ничего не делаете, держите ребёнка в ужасных условиях и снимаете с себя всю ответственность!..
Надя за спиной у скандалистки страдальчески закатила глаза, из ординаторской показался Виталь Саныч, из палат начали выглядывать любопытные. И в это время к Каринэ тихо подошёл папаша верхолазки.
- Я извиняюсь, - негромко и уже с усталыми нотками в голосе произнёс он, - можно ли Вику покормить? Или ей только капельницы?
Каринэ глянула на часы:
- Обед через полчаса, в палату привезут. Да, врач разрешил её кормить. Только это придётся делать вам самим.
- Я это понял, - чуть улыбнулся он.
- Я требую сюда главврача! - кричала скандалистка. Виталь Саныч флегматично отвечал, что это не проблема, и что она принимает с пяти до шести вечера. На этих словах половина свидетелей скандала посмотрели на часы. Где-то громко заплакал ребёнок.
- И часто у вас такое? - без оптимизма поинтересовался папаша верхолазки, кивнув на скандалистку.
Как его зовут? Игорь, кажется. Дочка не в него пошла - темноглазая, полногубая, яркая и красивая - эта утончённая красота была видна даже после операционной и ночи в реанимации. Только волосы были такого же цвета, как у отца - необычные, пепельные и какие-то словно переливающиеся. И это точно свой цвет, не крашеный.
- К счастью, нечасто, - успокоила его Каринэ. - Это редкий и клинический случай.
Скандалистка требовала главврача сию же минуту, иначе она пойдёт жаловаться в министерство здравоохранения. Некоторые мамаши, не выдержав, попросили её успокоиться, напомнив, что здесь бесплатная больница, а не люксовый санаторий. Крикунья переключилась на них. Виталь Саныч, получивший передышку, флегматично пожал сам себе плечами.
- У нас в палате, - признался Игорь, - тоже клинический случай.
- Мамаша, у которой ребёнок со сломанной ногой? - усмехнулась Каринэ.
- Да. Пока ребёнок не начнёт истерику, она из телефона не вылезет.
- Зато она не скандалит, не выкатывает претензии и делает всё, что ей говорят. Даже на больничную кормёжку не морщится.
Главврач всё-таки пришла спустя где-то полчаса. Их разговора Каринэ, занятая уколами, не слышала, но скандалистка самым волшебным образом угомонилась. Надолго или нет, это другой вопрос, но временно в хирургии наступили относительные тишина и благодать.
Вторая половина дня прошла довольно дёргано. Дёргали, в общем-то, по мелочам, но постоянно - там у ребёнка температура поднялась, там живот заболел, там место укола покраснело, там повязку залили компотом... Обычные проблемы, только сегодня почему-то их было слишком много. Потом погоняли за документами то в приёмное отделение, то в реанимацию, а потом и вовсе послали в архив за историей болезни трёхлетней давности. Вообще-то, это было обязанностью бабы Кати, но хирурги, зная её вредный характер, и ценя, как единственную санитарку на всё отделение, лишний раз старались не дёргать. А медсестёр много, их не жалко поэксплуатировать.
Отделение угомонилось только часам к десяти вечера. Наконец-то перестали болеть животы и разматываться повязки, детишки и мамаши расползлись по палатам. Виталь Саныч, тоже дежуривший сегодня, прошёлся по пациентам, расспросил всех о самочувствии и спрятался в ординаторской спать. Каринэ заварила большую кружку чая, притушила свет в коридоре и присела на диванчик на посту.
За окном чернела пасмурная мартовская ночь, по улице ещё проезжали машины, прошёл грузовой поезд, прогромыхал трамвай. В четвёртой или пятой палате заревел ребёнок и почти тут же успокоился, кто-то прошлёпал в туалет.
- Не помешаю?
Каринэ подняла голову, посмотрела на Игоря и сдвинулась, освобождая ему край дивана. Он сел, откинулся на спинку и закрыл глаза.
День явно дался ему нелегко, это было видно по усталому и осунувшемуся лицу. Впрочем, больница - это не санаторий и не курорт. По правилам его должны были отправить вечером из отделения, потому что на ночь разрешалось оставаться только родителям, детям которых ещё нет шести лет. Но в отделении завал, врачи и медсёстры с начала марта как-то резво рванули на больничные, Виталь Саныч ведёт и своих пациентов, и пациентов Евгения Никитича, а она, Каринэ, и вовсе одна на три палаты. Поэтому в этих условиях и врачи, и медсёстры сквозь пальцы смотрели на то, что ухаживающие за больными остаются на ночь, если они этим не усложняли жизнь медперсоналу.