Бедное дитя! Я видела, как она терзается, и догадывалась, что ей нужно кому-то излить душу. Но до чего же странно, что она вынуждена откровенничать с незнакомым человеком! Я спросила себя, почему такая богатая и привлекательная женщина может чувствовать себя несчастной. Бедность приучила меня считать, что деньги — это первооснова счастья, и все же миссис Вандербридж, несмотря на природную красоту и окружающую роскошь, несомненно, пребывала в подавленном состоянии. Я ощутила, как мгновенно закипает во мне ненависть к мистеру Вандербриджу, ведь в чем бы ни заключалась тайная трагедия их брака, я инстинктивно чувствовала, что виновна в ней не жена. Она была так мила и обаятельна, словно все еще была единогласно избранной королевой красоты в пансионе для юных девиц, поэтому в глубине моей души поселилась уверенность, не требующая доказательств, что не ее нужно винить, а если не ее, тогда, во имя Господа, кого еще, кроме мужа?
Через несколько минут кто-то заглянул к ней в гости на чай, а я отправилась в свою комнату и достала из чемодана синее платье из тафты, купленное на свадьбу сестры. Я все еще разглядывала его с некоторым сомнением, когда раздался стук в дверь: это горничная с грустным лицом принесла мне чашку чая. Она поставила поднос на стол, но все не уходила, нервно комкая в руках салфетку и ожидая, когда же я оставлю в покое распакованный чемодан и сяду в мягкое кресло, которое она подвинула поближе к торшеру.
— Как вам миссис Вандербридж? — спросила она отрывисто, и в ее голосе замерла тревожная нотка. Подобная нервозность и странное выражение лица заставили меня поглядеть на нее внимательнее. В этом доме, судя по всему, буквально все, начиная с хозяйки, желали поинтересоваться моим мнением. Даже молчаливая горничная обрела, наконец, голос, чтобы приступить к расспросам.
— По-моему, она самая красивая женщина, какую мне только доводилось видеть, — ответила я после секундного колебания. В конце концов, нет ничего дурного в том, что я скажу, как восхищена ее хозяйкой.
— Да, она хороша собой, все так считают, и характер такой же приятный, как черты лица… — да она, оказывается, на самом деле весьма говорлива… — Никогда я не служила такой милой и добросердечной леди. Она не всегда была богатой — наверное, поэтому никогда не ведет себя грубо или эгоистично и много времени проводит в заботах о других людях. Шесть лет прошло с тех пор, как я живу с ней в одном доме — с первого дня ее замужества, и все это время никогда не слышала от нее дурного слова.
— Охотно верю. Она должна быть довольна жизнью — у нее есть все…
— Должна быть… — горничная понизила голос и настороженно оглянулась на дверь, которую закрыла за собой, когда вошла. — Должна быть, но это не так. Никогда я не видела человека столь несчастного, как она в последнее время… с прошлого лета. Наверное, не стоило затевать этот разговор, но я так долго ни с кем не делилась своими подозрениями, что они нестерпимо мучают меня. Я не могла бы любить ее больше, будь она моей сестрой, и все же я смотрю, как она терзается день за днем, и не говорю ни слова — даже ей. Как я могу себе позволить такую вольность!
С этими словами, рухнув на ковер у моих ног, она закрыла лицо ладонями в непритворном страдании. Сочувственно потрепав ее по плечу, я подумала, какой замечательной женщиной была хозяйка дома, если слуги так сильно привязаны к ней.
— Вы должны понимать: я здесь чужая и едва знаю миссис Вандербридж, а с ее мужем и вовсе не знакома, — предупредила я, поскольку всегда, насколько это возможно, старалась избегать откровений прислуги.
— Но мне кажется, вам можно доверять, — я видела, что нервы у горничной напряжены до предела, как и у хозяйки. — А ей нужен человек, способный помочь. Нужен настоящий друг — тот, кто будет на ее стороне, несмотря ни на что.
И снова, как было в комнате внизу, у меня промелькнуло подозрение, что я попала в дом, где люди злоупотребляют алкоголем или принимают странные лекарства — а может, и вовсе поголовно сошли с ума. Мне доводилось слышать о таких случаях.
— Но чем я могу ей помочь? Она не доверится мне, а даже если будет откровенной, что я смогу сделать для нее?
— Вы можете быть рядом и наблюдать. Встать на защиту… если заметите какую-то угрозу, — она поднялась с пола и стояла, вытирая покрасневшие глаза краешком салфетки. — Я не знаю, что это за опасность, но уверена, что она есть. Пусть даже незримая.
Да, несомненно, все в этом доме сумасшедшие, иного объяснения быть не может. Сцена выглядела невероятно. Я все повторяла себе, что такого в жизни не бывает. Даже в книгах такого не напишут — слишком уж неправдоподобно.