Они неспешно шли по ночным опустелым улицам; яркий свет осенней луны серебрил крыши домов, делая тени еще более черными; ни единого дуновения ветерка не ощущалось в воздухе; ухоженные деревья на приморском бульваре молчаливо смотрели им вслед. Тетушка то и дело отпускала незначительные замечания, но Шортхаус не пытался поддерживать разговор, понимая, что она всего лишь стремится оградить себя от раздумий о сверхъестественных материях с помощью мыслей о вещах обыденных.
Редко попадались освещенные окна, и едва ли из какой-нибудь печной трубы поднимался дым и вылетали искорки. Восприятие Шортхауса резко обострилось, он стал подмечать малейшие детали.
Вскоре они с тетей остановились на перекрестке, чтобы рассмотреть табличку на боковой стене дома, хорошо видную в лунном сиянии, а затем, не произнеся не слова, дружно свернули к площади и перешли на ту сторону улицы, скрытую во мраке.
— Это дом под номером тринадцать, — раздался шепот тетушки; не пытаясь проводить очевидные аналогии, они перешли залитый лунным светом широкий отрезок мостовой и продолжали идти в молчании.
Осталось преодолеть еще половину пути, когда Шортхаус почувствовал, как тетушка молча, но выразительно сжала его ладонь, и понял, что приключение по-настоящему началось и его спутница незаметно поддалась тем силам, что были направлены отныне против них. Тетя Джулия нуждалась в поддержке.
Несколько минут спустя они остановились подле высокого, дома, который вырос перед ними в ночи — некрасивый, с узким фасадом, выкрашенный тусклой белой краской. Окна, не прикрытые ставнями и шторами, глазели на двух прохожих сверху вниз; тут и там на стекле мерцали лунные блики. На стенах читались следы непогоды, краска потрескалась, балкон горбился над первым этажом как-то неестественно. Однако, за исключением признаков запустения, на первый взгляд ничто не могло навести на мысль о несомненно злом характере этого особняка.
Они удостоверились, поглядев по сторонам, что за ними никто не следует, и храбро поднялись по ступеням; огромная черная дверь встала неприступной преградой у них на пути. Нахлынула первая волна нервозности, и Шортхаус долго возился с ключом, пытаясь попасть в замочную скважину. Честно сказать, оба втайне надеялись, что дверь не откроется, поскольку, стоя на пороге мистического приключения, испытывали самые противоречивые и не особенно приятные чувства. Но Шортхаус продолжал ковыряться в замке, несмотря на то, что тетушка мешала ему, не желая отпускать его руку. Он, безусловно, сознавал всю торжественность момента. Весь мир словно прислушивался к скрипу ключа — так подсказывало распаленное воображение. Неожиданный порыв ветра на мгновение разбудил пустую улицу, заставив деревья у них за спиной что-то прошептать, а затем остался только скрежет ключа; наконец, он повернулся в замке, тяжелая дверь распахнулась, и впереди разверзлась бездна темноты.
В последний раз взглянув на залитую лунным светом площадь, они торопливо вошли, и дверь захлопнулась с таким грохотом, что гул пронесся по анфиладам пустых комнат и коридоров. Но тотчас, одновременно с отголосками эха, возник и другой звук, и Шортхаусу пришлось сделать шаг назад, чтобы не упасть, поскольку тетушка Джулия вдруг повисла на нем всей тяжестью.
У них за спиной кашлянул мужчина — так близко, что он, казалось, должен был стоять на расстоянии вытянутой руки.
Допуская, что это розыгрыш, Шортхаус немедленно ткнул массивной тростью в направлении звука; однако она всего лишь рассекла воздух. Он слышал, как тетушка тихонько ахнула рядом.
— Здесь кто-то есть, — шепотом сообщила она, — я слышала его.
— Тише! — строго велел Шортхаус. — Это всего лишь входная дверь захлопнулась.
— Ох, зажги свет поскорее! — взмолилась она, когда племянник, нащупав в кармане коробок спичек, перевернул его, так что все они высыпались на каменный пол.
Странный звук, впрочем, не повторился; не слышно было и удаляющихся шагов. Через минуту свеча уже горела, а подставкой для нее стал пустой портсигар; когда пламя выровнялось, Шортхаус поднял импровизированный светильник, чтобы рассмотреть окружающую обстановку. По совести говоря, вид был мрачноватый. Ни одно человеческое жилище не выглядит более печально, чем сумеречный дом, откуда вывезли всю мебель, — безмолвный и заброшенный, и все же, по слухам, населенный тенями прежних обитателей, злобных и яростных.
Они стояли в просторном вестибюле; дверь слева вела в большую столовую, впереди холл сужался и переходил в коридор, темный и длинный, а тот, по всей видимости, вел к спуску на кухню, устроенную в полуподвале. Перед ними вверх устремлялся первый пролет широкой, не застеленной ковром лестницы, полностью задрапированной тенями, за исключением нескольких ступеней посредине, где по доскам растекалось лунное пятно. Луч света из окна распространял вокруг слабое сияние, придавая очертаниям ближайших предметов туманную неясность, невыразимо более пугающую и призрачную, чем абсолютная тьма. В лунном свете, проникающем сквозь оконное стекло, всегда кажется, что из мрака выступают чьи-то лица, и когда Шортхаус вгляделся в глубины темноты и подумал о бесчисленных пустых комнатах и коридорах на верхних этажах старого дома, он поймал себя на том, что хотел бы вернуться на безопасную, озаренную луной площадь или даже в уютную, ярко освещенную гостиную, откуда они ушли час назад. Но, осознав всю опасность подобных мыслей, он отмел их прочь и собрал всю свою энергию, чтобы сконцентрироваться на самых насущных задачах.
— Тетя Джулия, — жестко сказал он, не пытаясь говорить тихо. — Нам следует обойти весь дом от чердака до подвала и полностью его изучить.
Отзвуки разнеслись по всему дому и затихли, и в абсолютной тишине он обернулся к тетушке. В мерцании свечи он различил, что ее лицо уже стало пепельно-бледным; и все же она, ненадолго отпустив руку племянника и глядя ему в глаза, вымолвила шепотом:
— Согласна. В первую очередь мы должны убедиться, что никто не прячется в доме.
Эти слова дались ей с трудом, и Шортхаус посмотрел на нее восхищенно.
— Вы полностью уверены в себе? Еще не поздно…
— Полагаю, что да, — прошептала она, нервно оглядываясь. — Абсолютно уверена, вот только…
— Что?
— Обещай не оставлять меня одну даже на мгновение.
— До тех пор, пока вы согласны немедленно устремляться туда, где послышится какой-либо звук или кто-то появится. Малейшее сомнение станет для нас роковым: мы признаем власть страха над нами.
— Условие принимается, — без долгих раздумий отозвалась она, хотя голос ее слегка дрожал. — Я постараюсь…
Рука об руку они начали методично обследовать дом. Шортхаус держал оплывающую свечу и трость, а тетушка куталась в плащ. Должно быть, со стороны они выглядели презабавно.
Крадучись, ступая на цыпочках и прикрывая ладонью огонек свечи, чтобы с улицы никто не увидел его сквозь не зашторенные окна, они в первую очередь зашли в большую столовую, где совсем не осталось мебели. Их встретили только голые стены, уродливые каминные полки и пустые решетки для поленьев. Создавалось впечатление, что весь дом возмущен вторжением посетителей и тайно присматривается к ним; чей-то шепот стелился по пятам; тени бесшумно скользили и справа, и слева; казалось, кто-то постоянно стоит за спиной, наблюдая, дожидаясь удобного момента, чтобы причинить вред. Неизменно возникало ощущение, что некое действо творится в пустых комнатах — замирает с появлением посторонних людей и возобновляется, стоит им уйти. Мрачные интерьеры старого дома, видимо, оживали под влиянием чьей-то злобной Воли, и она восставала против незваных гостей, предупреждая, что лучше бы им пойти на попятный и заниматься своими делами. Нервное напряжение с каждой минутой усиливалось.