Подобные мелочи раздражали, как и бессмысленное, бесперспективное занятие, в которое приходилось погружаться почти каждый день. За месяц даже скататься на природу пострелять из дробовика ни разу не получилось. Да и где взять патроны? Наверное, в городе есть оружейный магазин, вот только искать его тоже времени не было.
Хотелось прямо сейчас бросить опостылевший быт к чёртовой матери и поехать воевать с зубастыми шарами, терроризирующими города. Пускай убьют, пускай сожрут заживо, но это лучше, чем торчать в равнодушном болоте безликих дней, понимая, что твоё место совсем не здесь, а там, в необъятной вышине небесной свободы.
Кузьма не раз вспоминал мировое дерево и постоянно убеждал себя, что оно — реальное, ведь он так чувствовал. Это не могло быть сном или видением. А вот мир вокруг, наоборот, казался ненастоящим, призрачным, словно давно умер, но зачем-то остался на полотне бытия никому не нужной, молчаливой тенью.
Через несколько дней после того случая недалеко от склада разразилась перестрелка. Вероятно, это произошло за территорией завода, где ржавел каркас недостроенного цеха. Грохотало недолго, и минут через пятнадцать всё смолкло. Здесь тоже оказалось неспокойно, несмотря на контроль со стороны военных и комендантские часы. Впрочем, больше подобных инцидентов не повторялось.
О зубастых шарах или, как их называли, «едоках» за месяц Кузьма не услышал ничего нового. Радио- и телеэфир, как и статьи в газетах, были забиты чем угодно, только не тем, что по-настоящему важно, там ничего не говорилось о шарообразных тварях. Новости транслировались словно из другого мира, где всё хорошо и не происходит того ужаса, о котором твердили военные на блокпостах.
Инвентаризация подходила к концу. После обеда присоединился начальник склада Павел, и дела пошли быстрее. Все надеялись, что работу получится закончить к семи и задерживаться не придётся.
Кузьма с Коляном пересчитывали последние ящики в дальнем конце склада, как вдруг с нижней полки соседнего стеллажа вылез Никита. Седой, загорелый старик в майке и засаленных джинсовых шортах встал, потянулся, и на его дряблом лице появилась умиротворённая улыбка. Он словно говорил: «Ну вот и я отработал своё, пора домой».
— А что с Никитой? — спросил Кузьма, когда старик ушёл. — Он же с самого утра не вылезал из своего логова. Как он там?
— Как? Да опять нажрался, мудак старый, — буркнул Колян. — Будем уходить — разбудим. Или оставить его разок запертым на складе, чтобы знал другой раз…
— На самом деле странно, ты прав, — проговорил Павел, заталкивая унитаз на нижнюю полку. — Что-то он долго спит. Пойду взгляну.
И пошёл.
Естественно, деда Никиту обнаружили мёртвым, он не дышал. Вызвали скорую и полицию. Приехали люди в камуфляже на Уазике и люди в синей форме на белой Газели с красной полоской. Расспросили, что да как, лейтенант сделал на листе бумаги короткую запись, сфотографировал труп, после чего пожелтевшего старика укутали чёрным мешком и увезли. Так закончился очередной рабочий день. Домой Кузьма вернулся поздно.
На следующий день была суббота. Утром приехал фургон, забрал товары для магазина, а потом наступило время безделья, что случалось нередко из-за низкой загруженности. Обычно в такие дни к обеду все расходились по домам, но сегодня должны были приехать две ванные, и потому сотрудники торчали на складе, злясь на водителя за то, что тот не торопится везти груз.
Было полдвенадцатого, когда завыла сирена. За месяц, проведённый в Красноярске, Кузьма ни разу не слышал этот звук, хотя автоматические пушки иногда гремели вдали. От других сотрудников он узнал, что четыре месяца не было воздушной тревоги — четыре месяца прошло с тех пор, как в небе последний раз появлялись крылатые.
Про крылатых знали здесь все, как и о том, что они якобы похищают людей, а Колян даже утверждал, что видел одного прошлым летом. Поэтому, когда загудела сирена, все подумали, что существа прилетели вновь, но никто почему-то не испугался. Павел объяснил, что надо просто не выходить на улицу, и тогда ни с кем ничего не случится.