И вот Кузьма стоял перед начальством и открыто смотрел Дмитричу в глаза, показывая всем своим видом, что от решения не отступится. А начальству, естественно, совсем не понравилось, что один из хорошо зарекомендовавших себя сотрудников захотел сменить род занятий.
— И куда я тебя отпущу? — возмущался Дмитрич. — А у нас кто будет вот этим всем заниматься? Скажи, пожалуйста, Кузьма, кто? Только вы и остались у меня из толковых. Уйдёшь — одним меньше станет. Кого я на твоё место возьму? Одни не хотят, другим нельзя, а третьим автомат страшно дать в руки. И что тебе в башку ударило? Мать твою за ногу!
Кузьма угрюмо глядел на начальника. Что он мог ответить? Разве же ему объяснишь, почему так уехать хочется? Потому что опостылело всё вокруг. Потому что надоело видеть каждый раз грязь, кровь, поножовщину и разбрызганные по обоям мозги, да ещё и постоянно вину чувствовать — вину и бессмыслицу всего происходящего. Потому что не хотел однажды свихнуться, схватить автомат и начать всех подряд убивать, как вчера Поролон сделал.
Дмитрич-то никогда, поди, ничего подобного не испытывал. Он и на вид, как каменный, и характер у него, как кулак. Как с такими людьми разговаривать, как им что-то объяснять, было непонятно.
Слышал не раз Кузьма, что в Иркутске будто бы набирают добровольцев для борьбы с крылатыми. Вспомнил он об этом вчера совершенно внезапно, когда в кровати лежал, и подумал: вот то, что надо! Может быть, в этом он и найдёт для себя некий смысл. А то ведь они так и будут донимать, если с ними не бороться. Покоя не дадут людям, пока всех не перетаскаю. Крылатых надо уничтожать, и никак иначе.
— Ну что молчишь, как воды в рот набрал? — спокойнее проговорил Дмитрич. — Что на тебя нашло? Это из-за вчерашнего?
— Нет, Игорь Дмитриевич, не из-за вчерашнего, — Кузьма покачал головой. — Не совсем, если точнее. Вообще, в целом.
— Что «в целом»?
— В целом… надоело здесь торчать. Поеду воевать с крылатыми. Всё больше смысла.
— Больше смысла? А у нас город кто будет защищать? В этом, по-твоему, мало смысла? Порядок поддерживать кто будет? Да если не мы, тут поубивают все друг друга к такой-то матери. На нас всё держится. На мне, на тебе, на пацанах. Не понимаешь, что ли?
— Игорь Дмитриевич, — Кузьма с упрёком посмотрел на начальника. — Не надо меня уговаривать. Я всё решил. Я — человек свободный и… здесь не останусь.
Дмитрич шумно выдохнул и достал из пачки сигарету.
— Свободный человек, мать твою за ногу… Все мы свободные. Только вот есть вещи поважнее. Наши обязанности, ответственность. Думаешь, мне всё это нравится? Думаешь, я не знаю, что у нас творится? Ну давай и я уйду. И что тогда будет? Будущее этого города зависит от каждого из нас. Где родился, там и сгодился. Знаешь же такую поговорку?
Будущее… Разговоры о будущем наводили на Кузьму тоску. Он давно смирился с мыслью, что будущего нет. Он ощутил это, когда над городом поднялись погребальные костры, на которых несколько месяцев подряд сгорали убитые эпидемией жители, когда он сам на один из них отнёс жену и ребёнка. С тех пор он жил с постоянным ощущением отсутствия будущего.
Возможно, и другие подсознательно это понимали, просто никто вслух не говорил, делая вид, что жизнь идёт своим чередом, или, как Дмитрич, наивно полагали, что можно навести везде порядок, и уж тогда-то точно всё станет хорошо.
— Игорь Дмитриевич, я всё решил, — негромко проговорил Кузьма.
— Решил, значит? Хорошо подумал?
— Хорошо.
— Ладно… иди куда хочешь. Я ж тебя в обезьянник не кину за это. Твой выбор. Только вот… — Дмитрич чиркнул зажигалкой, откинулся на спинку потёртого кожаного кресла и затянулся. — От себя не убежишь, Кузьма.
— А я и не от себя бегу, Игорь Дмитриевич.
— А от кого же?
— От них, — Кузьма мрачно кивнул на дверь за спиной. — От всей этой канители дурацкой. В общем, Игорь Дмитриевич, это моя жизнь и я… я хочу прожить её так, чтобы не жалеть. Кому-то ведь надо с крылатыми бороться. А во всём этом дерьме копаться… накопался за три года так, что уже из ноздрей течёт. Хватит с меня.
— Ну раз хватит, так хватит. Вали, куда хочешь. Удостоверение только сдай.
Кузьма с облегчением положил на стол корочку дружинника, попрощался и вышел из кабинета. Неприятный разговор остался позади. В коридоре стояли четыре фигуры: два мужчины, женщина и девочка-подросток. Всех их Кузьма видел в той квартире вчера. А теперь они были здесь. Витька Поролон выглядел совсем жалким. Сгорбился, глаза опустил в пол. Как будто знал, что виноват. Да только уже ничего не изменить. Для мертвецов всё кончено: ошибки не исправить, справедливости не добиться.