Из других подробностей жизни шатанов известно, что во время долгих досугов они плетут лапти или мастерят дорожные палки: те и другие у них как-то скоро изнашиваются, тратятся, и ради недоконченной работы иной шатан не поднимется с места, пропуская жертву. Находимые в отдаленных от поселений местах лапотные «отопки» и старые палки, несомненно, оставлены шатанами, как и стружки около удаленного пня, камня свидетельствуют о пребывании и работе тут шатана. Страшиться таких мест не стоит, потому что вторично сюда не зайдет ни один шатан; не заходят на эти места и другие нечистики просто из-за неприязни к шатану.
Подобно шатану, цмок живет и действует особняком и, подобно ему, не любим остальными нечистиками, но уже вследствие чванливой спеси. Благодаря природной лени, неподвижности от отучнения, цмок не всегда откликнется на призыв человека или на призыв к помощи другого нечистика. Но раз он подступил к жертве — непременно доконает ее, хотя предварительно взвесит, стоит ли она трудов, нарушенного покоя; если нет — цмок презрительно отворачивается от работы, предоставляя ее другим нечистикам.
По внешности цмок как-то опрятнее других нечистиков, любит купаться, ходит в баню и ежедневно умывается. В то же время немногие цмоки имеют какие-нибудь повреждения, потому что вовремя уходят от громовой напасти и непосильного столкновения с человеком. Предусмотрительная осторожность хранит бытие цмоков дольше всех нечистиков.
Кроме сказанного, о цмоках известно, что они реже пристают к простым деревенским людям и что излюбленными их жертвами бывают ханжи всех положений, одиночники между людьми, так же, как и они сами между нечистиками. Люди семейные, или тяготеющие к семейной жизни и живущие обществом, свободны от напастей цмоков; к ним, как и к жилищам их, цмоки не подступают; зато нарушители семейных и общественных обязанностей — первые их жертвы.
Каковы паралики в своем подлинном виде — неизвестно пока и самым опытным демоноведам, за исключением, конечно, ведьмаков, ведьм, колдунов и колдуний. Но из смутных сведений о параликах видно, что они не воплощаются, не идут, подобно другим нечистикам, на зов человека в ту же минуту, а значительно позже, даже чрез годы, — они бесовские слабосилы и любимыми жертвами их бывают люди выше средних лет, мужчины и женщины — безразлично. Присутствие и нападение вольных нечистиков узнается как-то сразу; паралики же подступают исподволь, точно крадучись (подскочит и отступит, за каждым разом — все ближе), незаметно завладевают жертвою, которая узнает их воздействие только тогда, когда они окончательно сжились с нею и когда удалить их нет человеческой возможности.
Так как отдельный паралик слабее всякого бесовского последыша и на единоличные силы не полагается, то к жертве их подступает всегда двое-трое: тут они работают посменно, и только при особенном сопротивлении жертвы — сообща, причем во всех их действиях замечается сатанинское единодушие. Замечательно при сем то, что паралики не трогают души своей жертвы, не нападают на нее непосредственно: они главным образом низводят тело, а душа становится их жертвою лишь попутно.
Настоящие нечистики не завидуют кропотливой, часто и долгосрочной деятельности параликов, хотя и признают, что такую мелкую работу только и смогут сделать слабосильные, но терпеливые паралики. Эти последние так увлекаются своею работою, что не останавливаются и по окончательном низведении жертвы, — что, впрочем, зависит от того, что паралики лишены возможности знать пределы своих деяний.
Как медленно подступают паралики к жертве, так же медленно, с неоднократными возвратами, они и удаляются от нее: то и другое неуловимо для людей.
Уже из одного имени сих нечистиков видна обстановка их деятельности. И действительно, поветрики припадают к жертве случайно, не ища ее, как и сама жертва попадается им налетом; рея над болотиною, в глухом месте, да развлекаясь бесовскими потехами, поветрики внезапно подхватываются с места ветром и несутся, пока не заденут попутной жертвы, не остановятся на ней. Их скоковая деятельность тут непродолжительна; в озлоблении за прерванные забавы, за перемещение и вследствие, быть может, долгого бездействия поветрики с ожесточением набрасываются на жертву и немедленно губят ее. Подобно параликам, поветрики разят главным образом тело жертвы, а гибель души кончают иные нечистики. Прикончив работу, поветрики снова реют в воздухе, играют и забавляются, пока ветер не переместит их к новой жертве.
Весьма часто случается, что человек, находясь неоднократно вблизи поветриков или вблизи бесовской расправы их с жертвою, не только не терпит, но даже и остается вне внимания этих нечистиков, в то время, когда удаленная, кажется, обеспеченная жертва делается внезапною их добычею. Здесь все зависит от направления ветра и задержания его в том или другом месте.
Поветрики привлекаются к своей спорадической деятельности относительно редко — чрез неровные промежутки лет, — привлекаются скопом, потому что единоличная деятельность поветрика слаба и цели не достигает. Людям памятны деяния поветриков; касаются ли они отдельных лиц, семей или целых обществ — везде проходит опустошение, причем замечено, что поветрики разят в различные сроки различные возрасты.
Где пребывают поветрики до призыва к своей деятельности, на это нет положительных указаний: иные определяют их местопребывание в воздушной выси, другие — в отдаленных чужеземных странах, третьи — в глубине болот и багн.
Облик прахов и образ деятельности их довольно неопределенны, и приравнять их можно разве к тем неопределенным единицам меж людей, которым безразлично — быть при деле или без него. В этом случае прахи — то начинающие, то малоспособные, то празднолюбцы, то служащие у других бесов на побегушках нечистики. Сами по себе они неопасны: к жертве не пристают по собственной воле; не всегда опасны прахи и при исполнении поручений, потому что умеют перевирать их вопреки бесовским целям, — за что чаще других нечистиков подпадают под бесовские расправы. Это, однако, не вразумляет прахов: новое поручение — новая неисправность, новая кара.
«На то и бес, чтоб ему не верить», — говорят с незапамятных времен: как ни простоваты прахи, все же они не лишены бесовского озлобления против людей, сноровки вредить им и полагаться на простоватость прахов — равносильно халатности, открывающей в дом доступ каждому проходимцу, потому что «бес бесом и остается». Видно, какими-нибудь опытами дознана вредоносность сих нечистиков, так как при наивысшем озлоблении, вместо посылки «ко всем чертям», разгневанный человек часто посылает своего ненавистного противника «ко всем прахам». Но где найти этих нечистиков? Ответ один: там, где гнушаются быть самые неразборчивые собратья их и где, следовательно, нет других нечистиков. Трущобному местопребыванию прахов, их типичной захудалости в бесовстве вполне соответствует и самый образ жизни их, и хотя «черт черту по сатане родня», однако многие вольные нечистики не желают признать даже свойства с прахами.
Прошло сокрытое от людей число веков, отдаливших текущее время от первого преступного деяния сотворенных существ, понесших за то достойную кару. В течение столь долгого срока, хотя и не убавилось количество злых духов, несмотря на упомянутую гибель их, однако от первобытных во вселенной преступников уцелели некоторые особи, одиноко рассеянные по лицу земли: это — кадуки. Очень возможно, что почти каждый из них выдерживал неоднократное перемолаживание и что от бесовской деятельности не произошло изменения их существа; но, как угодно, многовековая работа и случайные повреждения могли наложить печать на это существо, — что и сказалось на кадуках.
Считаясь первыми по времени возрождения, на текущем счету кадуки состоят последышами, забытыми инвалидами бесовства, на которых не обращают внимания остальные нечистики, не обращаются ни к их опытности, ни к их помощи и ни во что ставят старческий авторитет их. Отягченные всем этим, да сверх того озлобляемые своими собратьями, кадуки бродят вдали от нечистиков и от своих немногочисленных сверстников. Видя же людскую правду, в особенности почет младших к старшим, снисхождение сильных к немощным, кадуки больше остальных нечистиков расположены к людям, намеренно не вредят им и только тогда подступят к жертве, когда она порочна в людском смысле. Разумеется, свою редкостную работу они отправят с навычною ловкостью мастеров, опытностью дельцов.