— Мы с ними справимся. Добро не может не победить…
Я промолчала, вовсе не разделяя оптимизма Сережки Ивойлова. Он смотрел слишком много боевиков, а в них всегда торжествует справедливость. Мертвецы тем временем бродили по горе принося Хаосу все новые жертвы, все шире становился Проход, а у нас не было ни сил, ни знаний, чтобы бороться с этим злом. Так ничего и не придумав, мы разбрелись по домам.
Мне не с кем было посоветоваться, и весь вечер я вспоминала Незнакомца в Черном, который наверняка сумел бы и утешить, и подсказать верное решение. Но увы, в соседнее измерение так про не зайдешь, не позвонишь… И только подумав так, я сообразила, что могу позвонить хотя бы в Москву. Вряд ли Логинова дала бы дельный совет, но оптимизмом подзарядить могла, это точно. Я отыскала в телефона справочнике код Москвы и набрала номер. Трубку взяла сама Зинаида.
— Проход остался открыт, они зверствуют в городе.
— А знаешь, я так и думала, — ничуть не удивилась Зизи, — моего отсутствия никто не заметил, следовательно, то время, что я добиралась домой, здесь хозяйничал двойник Если бы Проход закрылся, бы точно рассыпался на месте. Я приеду, как только добуду денег на билет, скорее всего, в четверг.
— Логинова, тебя сживут со света за самоволку. Крупные неприятности гарантированы.
— Барышева, ты перепутала масштаб. Крупные неприятности будут у тех, кто бездействует. А без меня вам не справиться. Передавай привет Петьке. До встречи, подруга.
— До встречи.
Положив трубку на рычаг, я призадумалась. Логинова была права — масштаб переменился, и пришло время действовать, не оглядываясь на привычные условности. Недавно казавшаяся несбыточк идея съездить в Борисовку за дедушкиным архивом теперь выглядела совсем иначе. Если раньше я хотела узнать тайну амулета скорее из любопытства, то теперь, когда выяснилось, что Проход открыт, следовало разгляд ее во что бы то ни стало. Не знаю, насколько важными сведениями располагал мой прадедушка, но это был единственный шанс найти хотя бы маленькую зацепочку. Ехать одной мне не хотелось, и я решила взят напарники Сережку. Его родители отправились в Белоруссию гулять на чьей-то свадьбе, и он коротал дни со старенькой бабушкой, от опеки которой было несложно избавиться. Я набрала номер Ивойлова.
Наутро, прикинувшись, будто идем в школу, мы отправились прямиком на вокзал. В электричке я задремала и едва не пропустила нужную станцию. Разбудил меня Сережка, громко расспрашивают продавца о достоинствах гелевых ручек Это была давняя слабость Ивойлова — он приобретал ненужную мелочевку везде, где бродили нагруженные баулами торговцы. Взглянув в окно, я увидела знакомые пригорки, и заторопились к выходу.
Дорога от станции к деревне оказалась ровной и накатанной. Мы шли бодрым шагом и минут за десять добрались до аккуратных построек. Пройдя по главной и единственной улице Борисов свернули к стоявшему на отшибе дому. Здесь снег никто не расчищал, и изрядно подтаявшие за время оттепели сугробы все еще доходили до колена Мы не без труда раскопали калитку, открыли ее и продолжили нелегкий путь. Дважды я проваливалась в снег по пояс, едва не потеряла сапог, но все же первой достигла заветной цели. Ивойлов спокойно шел следом.
Дом был серым, подслеповатым и сонным — он явно не ждал гостей. С его крыши свешивались похожие на сталактиты сосульки, а крыльцо обледенело, превратившись в неровный, но очень скользкий каточек. Я извлекла из кармана ключ, он легко вошел в старый механизм замка и с мягким щелчком повернулся на два оборота. Объединив усилия, мы потянули отсыревшую, перекосившуюся дверь. Охнув, с распахнулась настежь, сбросив нас со скользкого крыльца Поднявшись, мы вошли в дом. На улице припекало по-весеннему жаркое солнышко, а в помещении царила настоящая стужа, накопившаяся здесь за зиму.
— Мы погибнем от переохлаждения, — заявил Ивойлов, поднимаясь в мансарду, — надеюсь, хотя бы не напрасно.
Из комнатушки под крышей можно было выйти на чердак. Обклеенная зеленоватыми обоями дверца открылась с громким, похожим на стон скрипом. Все находившиеся на чердаке предметы имели неприятный серый оттенок — то ли от накопившейся за долгие годы пыли, то ли от тусклого освещения. Солнце едва-едва пробивалось сквозь донельзя заляпанное слуховое оконце. Осмотревшись, мы принялись заде перелопачивая груды накопившегося за несколько поколений хлама. В первом, лежавшем на самом виду чемодане обнаружились яркие тряпки — платье из плюша, тюлевая накидка с черными блестками, сломанный веер. Еще недавно такая находка могла бы стать настоящей сенсацией, но теперь было не до бабушкиных нарядов Под платьями лежали стянутые бельевой веревкой стопки писем. Я наугад вытянула одно датированное годом, с незнакомым мне адресом и именем на конверте. Наверное, мама была права, когда говорила, что мне надо больше интересоваться семейной историей.
— Виктория, что нового?
— Ничего. А у тебя?
— Полтора метра "Здоровья".
— Что?!
— Журнал такой есть, называется "Здоровье". В этом углу слой печатной продукции приближается к двухметровой отметке.
Сережка замолчал, и я услышала стук передвигаемой мебели. Мы трудились, как рабы на плантации, но, увы, совершенно безрезультатно. Взглянув на часы, я удивилась, они показывали без четверти два. Пора было подумывать о возвращении.
— Сережка, что будем делать?
— Ты представляешь, как выглядит этот чемодан?
— Нет. Наверное, как все старые чемоданы.
— А если это сундук, баул, тумбочка с полками?
Мы перерыли чердак по второму разу. В запыленное окошко за нами наблюдало алое закатное солнце. Продрогший, грязный и злой. Сережка первым вернулся в мансарду, помедлив, я последовала ним. Уже в мансарде подошла к висевшему на стене мутноватому зеркалу. В нем отражался угол комнаты — выкрашенный масляной краской стол, резная полочка, лежанка, застеленная шубой из искусственного меха. Краешек шубы прикрывал металлические язычки замков… Сдернув тряпье, я увидела огромный ящик из коричневой фанеры. Мы набросились на чемодан так, будто в нем хранились сокровища всех пиратов Карибского моря. Мелькали узелки с тряпками, связки газет, а потом я увидела сундучок — ладный, окованный железными полосками, с выгнутой крышкой. С большим трудом мы водрузили находку на стол. К счастью, сундучок не был заперт, и, открыв крышку, я увидела запакованные в пожелтевшую бумагу, плотно стянутые шпагатом свертки. Ивойлов вернул меня с небес на землю:
— Барышева, пятый час. Скорее всего, нас уже ищут.
Первой мыслью было прихватить сундучок с собой, но ноша оказалась непосильной. Тогда я решила поступить так, как поступила бы на моем месте Зинаида Логинова.
— Слушай, Ивойлов, я буду до упора разбирать бумаги, а ты возвращайся домой и предупреди мою маму, она, конечно, жутко рассердится, но во всяком случае все обойдется без милиции.
Он согласился и попросил проводить его до станции, опасаясь, что неточно запомнил дорогу. Мы появились на станции вовремя — электричка на 17.00 должна была прийти с минуты на минуту. Ее бы мы немного замешкались, пришлось бы ждать еще полчаса, следующий поезд прибывал на станцию только в 17.31. Шлагбаум перекрыл проселочную дорогу, где-то вдали послышался длинный гудок… И тут в ушах отчетливо прозвучали Сережкины слова: "Не дай мне уехать на пяти часовой электричке!". Как я ухитрилась забыть об этом, ведь ценою моего беспамятства могла стать его жизнь?! Если он сядет в этот поезд, то через несколько месяцев погибнет. А электричка уже притормозила у платформы, распахнула двери, готовая принять в свое чрево ничего не подозревающего Ивойлова.
— Сергей, подожди! — Я схватила его за рукав, оттягивая от поезда. — Одну минуточку!
— Ты что, хочешь торчать здесь еще полчаса?!
Хорошо, что электрички не ждут. Пока я оттаскивала Сережку от роковой двери, она захлопнулась, и поезд, набирая ход, устремился к городу. Я ничего не стала объяснять рассвирепевшему Ивойлову опасаясь, что неосторожные слова возвратят ему память. Но что это — поезд дальнего следования? Нет… состав затормозил у перрона, двери открылись, и Сергей прыгнул в вагон. Я еще не врубилась в ситуацию красные огоньки уже растаяли в сумерках. Стрелки на светящемся циферблате показывали три минуты шестого. Рядом со мной остановился пожилой мужчина. Я спросила: