Солнце, ты жизнь, Джиллиан, Джиллиан, солнце, ты свет и тьма. Даришь ты жизнь, Джиллиан, Джиллиан, и убиваешь сама.
Шух-шух, вперед-назад ходит замша, светлеет под ней серебро, скалится лев, якорь наставил рога, вот-вот подденет… страшно…
Страшно, поди, когда твой бог оказывается дьяволом. Мне-то все видно было - это только снаружи вы, хозяин, были скалой, а изнутри-то много что эту скалу должно было держать. И черт, враг человеческий, шепнул вам для очередного дела с должниками вызвать того парня из Калифорнии.
Янг звали его. Янг было его имя, но в Калифорнии все белые звали его Сайдвиндер. Да, Сайдвиндер - а вот у китаез его называли Тай-Фун. Так, сказали вы, зовется у них ураган, что закручивается столбом - вроде тех, которые случаются в Небраске и Оклахоме, а до Айовы не доходят.
Хозяин?! Это вы, хозяин?
***
Шарабан катился по дороге с тихим шелестом, временами колеса подскакивали на камнях, а лошадиные подковы сочно и размеренно ударяли в успевшую подсохнуть после дождя землю. Бурый невысокий жеребчик бежал охотно, так что сидевшему на козлах Мо даже не надо было подгонять его.
Сзади доносились приглушенные голоса Голландца и Бетси Картер, порой скатывающиеся в полушепот, возня и смешки. Пусть их - пустозвону вроде Голландца надо быть чем-то занятым, и Мо велел ему изображать молодого образованного инженера, снисходительно флиртующего с провинциальной простушкой. Изображаемое не так далеко отстояло от истины, разве что образованным инженером Голландец никогда не был. Зато был хорош собой, щегольски одет и имел отлично подвешенный язык и набор приемов, безотказно действующий на подобного рода девиц.
Сейчас они направлялись в город - вчера приехал гипнотизер, послуживший удобным предлогом, чтобы Мо, в виде добросоветсного слуги отвезя хозяина на представление, мог, не привлекая особенного внимания, заехать на почту.
Письмо Винсенту Жаме лежало во внутреннем кармане куртки Мо; в письме было сжато описано все, что он успел узнать о шахтах и том, что происходит в них и вокруг них, в городе. Самородок, о котором вчера проболтался один из рабочих, особенно не давал покоя - тем более, что невнятные шепотки о тяжелых камнях желтоватого цвета, которые Генри Уотсон, найдя, осматривал с довольной улыбкой и уносил к себе, доходили до Мо и раньше. Но самородок, небольшой, с полфунта весом, необычной формы - будто головка с кошачьими ушками, - рабочие своими глазами видели у своего собрата, поспешно сбежавшего из города два дня назад.
У Мо почти не было сомнений теперь, что Генри Уотсон ведет за спиной своих нанимателей какую-то свою игру, на ссуженные ими деньги разрабатывая не угольный пласт, а золотую жилу, утаивая при этом найденное столь хитрым образом, что большинство рабочих не видели ничего кроме угля. Следовало уведомить босса, а вот напарнику-Голландцу знать о самородке было вовсе необязательно.
Бурый жеребчик бежал по дороге, иной раз сочно чавкая не успевшей подсохнуть грязью, сзади Голландец болтал со смазливой барышней Картер, - а с левого плеча было насторожено и робко. Слева на козлах рядом с ним сидела Ариадна Уотсон.
За все время, пока они с Голландцем жили в доме Уотсонов, Мо, кажется, не сказал с нею и пары десятков слов. Однако Бетси Картер зачастила в дом Уотсонов, она ставила себя с Ариадной едва не лучшей подругой, а гулять в обществе молодых людей вместе с подругой и дочерью хозяев дома было в глазах мисс Картер делом вполне пристойным. Мо это было на руку - долгие прогулки вчетвером к излучине реки, к заросшей камышами заводи были очень удобны: оттуда хорошо была видна дорога к шахтам. А с молчаливой Ариадной это было удобно вдвойне.
Однако тихое, почти неслышное шуршание камышей навевало на него тягостное чувство - словно они переговаривались о печальной, одним им ведомой тайне, которая слишком тяжела их тонким стеблям и которой они не в силах поделиться. Мо не был склонен к подобным настроениям, за бродячую свою жизнь он привык относиться к ним как к досадной помехе, однако, приходя к излучине, он ничего не мог поделать с охватывающей его тихой сосущей тоской. Черная вода, дрожащая между камышовых стеблей, манила и грозила сжать, засосать и унести. Ариадну, видимо, тоже не слишком радовали прогулки в эти глухие места, однако Бетси всякий раз говорила, что в ивовых зарослях в излучине чудесно поют соловьи, и мисс Уотсон привычно сдавалась.
В одну из таких прогулок у излучины они наткнулись на небольшую сухую и удивительно ровную полянку, над которой ивовые заросли образовывали что-то вроде крытой беседки. И Голландец только успел шепнуть, что непременно приведет сюда мисс Бетси еще не раз, ибо местечко прямо создано для подобных прогулок, как взгляд Мо упал на небольшой продолговатый холмик, заросший травой и едва заметный бы, если бы не камень фута полтора высотой, поставленный вертикально у одного его конца.
Что-то говорила Бетси об индейских могилах, которые порой попадаются в этих местах, что-то отвечал ей Голландец - а у Мо в ушах завывала вьюга и, казалось ему, через неправдоподобно яркие огни, которые расплываются туманными шестиугольниками, смотрят на него знакомые, страшно знакомые глаза - и беспредельна тоска в этом зеленом взгляде. А, очнувшись, Мо ощутил, как его запястье крепко сжали, и наткнулся на прозрачный взгляд Ариадны Уотсон, взгляд, в котором был сдерживаемый страх и немой вопрос. И Мо был поражен необыкновенной схожестью этого сине-серого взгляда с тем, примстившимся…
… Какая глупость лезет в голову! Мо подогнал чуть приставшего бурого, шарабан покатил веселее, а сидевшая рядом Ариадна покачнулась и, едва не упав на него, схватилась за облучок.
В городе, как они и уговаривались, Рамакер галантно повел обеих девиц туда, где должен был выступать гипнотизер, а в адрес Мо небрежным господским тоном приказал быть через час с повозкой у почты “да не шляться по салунам”.
Сонный почтовый служитель принял письмо с обычным равнодушием, и ему дела не было до того, какое действие должно было произвести это письмо в судьбе чудаковатого, но вполне уважаемого в городе англичанина. Кладя на закапанную чернилами стойку конверт, Мо вдруг снова вспомнил о своем наваждении у той безымянной могилы, вспомнил взгляд Ариадны Уотсон - и, сам того не ожидая, протянул руку, чтобы забрать у служителя письмо. Но тот уже снял серый продолговатый конверт со стойки и на жест Мо только спросил с усталым вялым удивлением:
- Что-то еще,.. сэр?
В Айове к нему гораздо чаще обращаются “сэр”, отметилось где-то в глубине сознания - но эта мысль не прогнала накатившую вдруг тоску и ощущение непоправимой потери.
Купив несколько конвертов и почтовой бумаги, Мо вышел на площадь, щурясь от поднявшегося порывистого ветра, и оглянулся на привязанного бурого и шарабан. Это было похоже на то, что было с ним в тюрьме в самом начале пожара - толчок, мягкий, но сильный. Что-то властно прогоняло его прочь, глуша тоску и беспокойство, велящие пойти или даже побежать в сторону здания городского суда, зал которого гипнотизер решил снять для своего представления.
Ясное с утра небо начали заволакивать облака, бело-серые, еще не тяжелые, они испуганно неслись по небу, подгоняемые ветром.
“Беги! Прочь! Прочь!”
Беззвучный шепот, нежный и заботливый, от которого сжималось у горла. Мо, не в силах принять решение, торчал подле шарабана, то почесывая и поглаживая коня, то проверяя и перепроверяя все ремешки и застежки сбруи, так что бурый то и дело удивленно оглядывался, не привычный к такому вниманию кучера. Но вот донесся какой-то невнятный шум, будто рождающийся в недрах земных, и Мо не выдержал, бросился к зданию суда. С беззвучием мыльного пузыря лопнули удерживающие его тяжи, и ласковый шепот оборвался.
Мо почти не обратил внимание на валящую из здания суда на улицу толпу, тащащую отбивающегося человека - того самого гипнотизера, которого поймали на каком-то неудачном трюке. В другое время Мо, верно, попытался бы чем-то облегчить участь несчастного шарлатана или хоть посочувствовал бы ему, - по обычаю этих мест его, видно, собирались облить смолой и обвалять в перьях, - но сейчас схваченного он будто и не видел. Он искал глазами тех, кого привез сюда, и скоро увидел обеих девушек и Голландца - они прижались к стене дома, пропуская толпу. Порыв ветра налетел и ударил в ноги, и погнал по непросохшей улице, впереди ревущей толпы, обрывки газет, пыли и листья.