— Решил смыться по-тихому, что в этом странного?
— Так не делают!
— Вас беспокоит то, что он не сдал номер горничной? — приподняла брови Эмма.
— Меня беспокоит, что он не сказал мне, что уезжает! — Оксана вновь шарахнула по столу кулаком. Если так пойдет, несчастное ДСП развалиться у нас на глазах. — Он собирался уехать день спустя. То есть двадцать второго. У него был билет на самолет. Я видела его! А он исчезает за день до этого. Куда он мог пойти вечером? Зачем?
— Мало ли… — туманно молвила я.
— Я знаю, на что вы намекаете, — вспыхнула Оксана. — Ираида сказала мне тоже самое! Дескать, загулял с какой-то местной красоткой…
— А вы это исключаете?
— Исключаю! — припечатала она. — Он любил меня!
О! вот мы и добрались до сути! Как я не догадалась раньше! Мужик покружился в вальсе курортного романа, по законам жанра наобещал дамочке бог знает чего, а потом свалил по-тихому, чтобы без претензий.
— Значит вот в чем дело? — хмыкнула я. — Поматросил и бросил?
— Да что вы понимаете! — Оксанины щеки заалели. — Он любил меня! По настоящему! И я его!
— Вот в этом мы нисколько не сомневаемся! — горячо заверила ее Эмма.
— И если хотите знать, я ездила в аэропорт! Двадцать второго числа я проводила Нижегородский самолет. Вася на нем не улетал.
— Поменял билет, — предположила я.
— Он не мог его поменять, — торжественно произнесла она. — Потому что у него не было денег.
— Не поняла, — призналась я.
— Чтобы поменять билет, надо сначала сдать старый, потом выкупить новый. За старый возвращают не всю стоимость, а удерживают процент, по этому новый билет стоит на порядок выше того, который вы сдали.
— У него не было пары сотен, чтобы покрыть разницу? — презрительно скривилась Эмма.
— У него кончились деньги за три дня до отъезда, — потупившись, пробормотала Оксана.
— Это вы его так потрясли? — хохотнула я.
— Я? Да вы что! Я даже в ресторане не позволяла за себя платить.
— Феминистка?
— Просто я знала о его материальных трудностях, — еще больше засмущалась Оксана.
— Какие материальные трудности могут быть у полковника? Насколько я знаю, зарплата у них приличная…
— Да вы что! Они получают копейки! Да и те у него жена отбирает! Курва!
Мое отношение к неизвестному Васе Галичу резко ухудшилось. Мало того, что бабник, врун, трус, так еще и сквалыга. Пожалеть на любовницу денег, это ж каким жлобом надо быть!
Эмма, судя по ее гадливому выражению лица, была от Васи тоже не в восторге, но разозлило ее совсем не то, что меня.
— Так он женат? — ахнула она сразу после слова «курва».
— Это формальность, — уверенно проговорила Оксана. — Они живут ради детей.
— Детям-то уже лет по двадцать, чего ради них жить?
— Они не окрепли разумом, — упрямо молвила она. — К тому же его жена тяжело больна.
Я мысленно расхохоталась. Никогда бы не подумала, что на такое еще клюют! Живу ради детей с больной женой — любимая сказочка женатиков, не желающих расставаться ни с супругой, ни с любовницей. Соньке сколько раз пытались это надуть в уши, да только она не такая легковерная, как наша новая соседка.
— Мы собирались пожениться, — нежно проворковала Оксана.
Я откровенно заскучала. Слушать ее бредни мне больше не хотелось. Я-то думала, что тут и правда какая-то загадка, а оказалось все предельно просто — очередную глупую бабу в очередной раз кинули. Так нам дурам и надо!
И тут Оксана достала из рукава свой главный козырь.
— До дома он, кстати, так и не доехал, — торжественно произнесла она.
— Откуда вы знаете?
— А вы разве не слышали, что его курва-жена подала в розыск? Уже и милиция приходила… — Она задумчиво откусила от лежащего на моей тарелке яблока. — Исчез он — это факт! Будто растворился. Причем, за пределы санатория, как теперь выяснилось, он в тот вечер не выходил.
— Эй! — воскликнула я, хлопнув себя по лбу. — Я ведь точно слышала! Мне Катя рассказывала что-то… — Я напрягла память. — Полковник Вася… Так… Пропал с вещами и документами… Так… — Тут меня осенило. — Но ведь он встречался с Леной из Сургута, ныне покойной…
— Ничего он не встречался! — возопила Оксана. — Он лишь разок с ней поболтал, а она уж возомнила!
— Их видели вместе, — укоризненно покачав головой, проговорила Эмма. — Ночью.
— Кто это сказал? Кто? Где эта наглая врунья? Уж не та ли конопатая швабра, что сидела с вами за столом? Завистница! Интриганка! Я ей космы-то повыдираю!
Я вспомнила несчастную Гулю и содрогнулась. Мало той маниакально-депрессивного психоза и исполосованных запястий, ей теперь еще и полное облысение светит.
— Это не она, — поспешно заверила разбушевавшуюся Оксану Эмма.
— Она, точно она! Я давно заметила, что эта баба слишком любопытна. За всеми следит, что-то вынюхивает, по санаторию с банкой бегает — подслушивает… А вчера я самолично видела, как она засела в кустах с биноклем.
— Больной человек, что с него взять? — попыталась унять ее Эмма.
— Да никакая она не больная! Она же прикидывается, неужели вы не видите? Нормальнее нас с вами…
Каких бы еще собак навешала на бедняжку Гулю эта воинствующая амазонка, могу только гадать, так как ее экспрессивный монолог прервал Юрка Зорин, материализовавшийся около нашего столика. Был он во всегдашних шортах, гольфах и тельняшке, но на сей раз поднадоевший ансамбль разбавляла джинсовая жилетка. Еще на голове у него красовалась матерчатая панама, а на плече болтался вещмешок.
— Ты чего расселась? — рявкнул он, проигнорировав даже приветствие.
— Здравствуй, Юра, — с нажимом произнесла Эмма, вечная фанатка приличных манер.
— Здрасьте, — машинально поздоровался Юрка, все так же сверля меня глазами.
— Чего тебе надо, ирод? — нахмурилась я.
— Цигель, цигель, ай лю-лю! — пролаял он, стуча по циферблату своих часов «Ракета».
— А перевести можно?
— Задницу от стула отлепить не хочешь? — перевел Зорин.
— Я еще не съела омлет, а что?
— Леля, да у тебя склероз! Не рановато ли?
Я все еще не могла понять, что он от меня хочет, когда к нашему столу подгреб еще один шизоид Лева Блохин. Этот тоже был при жилете (не иначе совершили набег на местный секонд-хэнд), только при вельветовом.
— Ну вы чего? — заканючил вновь прибывший. — Я же жду…
— А где Соня? — опять начала терзать меня Юрок.
— Зачем она тебе? За минувшую ночь сочинил сонет в ее четь и хочешь продекламировать?
— Леля, ты дура! — огрызнулся Юрка. — Да еще и склеротичная! Но это ничего не меняет, мы все равно едем на Красную поляну.
— Когда? — я захлопала глазенками. Поездка на поляну совсем вылетела у меня из головы.
— Сейчас! Ты же сама договорилась с Вано на десять утра!
А ведь он прав, черт побери! Я договорилась. На десять утра… Но я забыла! С этими убийствами, пропажами, пьянками…
— А сейчас сколько времени? — спохватилась я.
— Без пяти, — подсказал Лева. — Вано уже подъехал.
Я выругалась и, не доев омлета, поскакала будить Соньку.
ЧЕЛОВЕК сидел под маленькой лохматой пальмой и рыдал. Горько, по-детски захлебываясь всхлипами. Давно он так не плакал, уже лет семь! Слезы текли по его гладким щекам, скатывались по круглому подбородку и, выдержав секундную паузу, падали на скрещенные на коленях руки…
ЧЕЛОВЕК устал плакать, но не мог остановиться. Он устал не только плакать, но и бояться, и мучиться, и страдать, и не спать ночами, и делать вид, что от всего этого не устал. Иногда ему даже хотелось пойти в милицию и сдаться. Пусть его осудят, посадят, пусть хоть расстреляют, только бы кончился весь этот кошмар! Хотя кончится ли он? Ведь ВРАГ не перестанет приходить к нему во снах, и не перестанет мучить совесть за неоправданное убийство женщины…
Слезы перестали сочиться из глаз. Наконец-то. ЧЕЛОВЕК промокнул лицо краем своей футболки. Сделал глубокий вдох. Успокоился. Не спеша, достал из кармана две мятые бумажки с рваными краями. Сложил их. Разгладил. Две половинки стали одним целым. Меню с одной стороны, письмо-исповедь с другой. ЧЕЛОВЕК достал из другого кармана спички, чиркнул, поджег. Бумага немного отсырела, по этому не вспыхнула, а начала потихоньку тлеть.