– Не понимаю.
– Тебе и не надо. В общем, да. Он меня любит, я люблю его. А что?
– Я просто… – Селин чуть не спросила, как это бывает, что при этом чувствуешь ты сам… Кроме того, ей просто хотелось продлить разговор. Она боялась снова остаться одна на пустынном мосту между рекой и небом. – Я просто хотела убедиться, что о тебе есть кому позаботиться.
– Мы заботимся друг о друге. Так обычно и бывает. Кстати… – она окинула Селин оценивающим взглядом. – Я у тебя в долгу за помощь с демоном и сохранение моей тайны.
– Я не обещала ничего сохра…
– Ты ее сохранишь. А долгов я не люблю, так что позволь оказать тебе услугу.
– Мне ничего не нужно, – сказала Селин, имея в виду: «мне ничего не нужно из того, что могут дать люди».
– Я привыкла держать глаза открытыми, и я знаю, что творится в мире Сумеречных. Тебе нужно гораздо больше, чем ты думаешь. И больше всего тебе нужно держаться подальше от Валентина Моргенштерна.
Селин напряглась.
– Что ты знаешь о Валентине?
– Я знаю, что ты как раз в его вкусе: юная и впечатлительная. И знаю, что доверять ему нельзя. Я смотрю во все глаза, и тебе советую. Он далеко не все тебе говорит, в этом я уверена.
Она посмотрела поверх плеча Селин, ее глаза расширились.
– Кто-то идет. Убирайся отсюда, и поскорее.
Селин обернулась. Безмолвный Брат скользил по Левому берегу, приближаясь к началу моста. Непонятно, тот ли это, с которым она разговаривала на Сумеречном базаре… но рисковать Селин не хотела. Только не после того, что она ему выложила. Слишком это унизительно.
– Запомни, – сурово закончила Розмари, – Валентину доверять нельзя.
– Но с чего мне доверять тебе?
– Ни с чего.
И, не тратя больше слов, Розмари зашагала по мосту навстречу Безмолвному Брату.
Небо начало розоветь. Бесконечная ночь, наконец, уступила дорогу заре.
Я ожидал найти на мосту твоего мужа… Еще не закончив фразу, Брат Захария уже понял, что говорит неправду.
Он доверился тому, кому верить не следовало. Позволил своим чувствам к Эрондейлам (надежде, что между Карстерсами и Эрондейлами еще осталась какая-то связь, хотя Джек был почти не Эрондейл, а Джем – едва ли Карстерс) затуманить ясность суждения. И теперь все последствия лягут на плечи Джека Кроу.
– Он не придет. Ты больше никогда его не увидишь, Охотник. Так что можешь даже не искать.
Я понимаю, что Сумеречные охотники дали вашей семье все основания не верить им, но…
– Ничего личного. Я вообще никому не верю, – сказала Розмари. – Так я выживаю в этом мире.
Она была груба и упряма. Брат Захария невольно подумал, что она ему нравится.
– Если бы я и решила кому-то поверить, вряд это был бы представитель культа воинствующих фундаменталистов, которые то и дело казнят своих… Но, как я уже говорила, я никому не верю.
Кроме Джека Кроу.
Это больше не его имя.
Как бы он себя ни называл, он все равно останется Эрондейлом.
Она расхохоталась, и в этот миг в ее лице проглянуло что-то знакомое.
Гораздо более знакомое, чем то, что он увидел в Джеке Кроу.
– Охотник, ты знаешь гораздо меньше, чем тебе кажется.
Брат Захария запустил руку в складки мантии и достал купленное на Сумеречном базаре ожерелье. Проданное Джеком Кроу, как ему сказали, без ведома и разрешения жены – так человек мог поступить только с вещью, которая принадлежала не ему. Подвеска посверкивала в свете разгорающейся зари. Захария отметил удивление, которого собеседница не смогла скрыть, и протянул ей украшение.
Она раскрыла ладонь. Он мягко опустил на нее цаплю. Стоило пальцам сомкнуться на подвеске Розмари, что-то глубоко в ее душе словно заняло свое место. Как будто она утратила однажды важную часть своей души, а теперь получила ее назад.
– Голубь? – она подняла бровь.
Цапля. Ты, вероятно, узнала ее?
– С чего бы это?
Потому что я купил ее у твоего мужа.
Губы ее сжались в тонкую суровую линию, она спрятала кулон в кулаке. Волчонок в той лавке сказал правду: Розмари не знала, что ее ожерелье продали.
– Зачем же ты принес его мне?
Она неплохо изобразила безразличие. Интересно, что будет, если потребовать цаплю назад? Наверное, придется драться.
Затем, что у меня такое чувство, будто эта вещь принадлежит тебе. И твоей семье.
Розмари будто окаменела. Брат Захария заметил едва заметное движение руки, готовой инстинктивно схватиться за оружие. О да, у нее были великолепные инстинкты. А также умение властвовать над ними. А еще высокомерие, изящество, верность, способность к великой любви, и манера смеяться, от которой небо будто озарялось.