Гард еще раз кивнул всем, прошел мимо бармена и вышел. Больше он не оглядывался. Открыв входную дверь, он шагнул в ночь. Ему больше, чем когда-либо в жизни, хотелось выпить, и он понимал, что должен найти выпивку, потому что иначе задохнется, как рыба, выброшенная на берег.
6. ГАРДНЕР НА КАМНЯХ
Спустя несколько дней, утром четвертого июля, Гарднер проснулся на скалистом берегу Атлантики, неподалеку от Восхитительного Парка Аркадия в Аркадия-Бич, штат Нью-Хэмпшир. Вряд ли он мог сказать, где находится. Он едва мог вспомнить свое имя и осознавал только, что ночью едва не замерз.
Он лежал на боку, и его ноги свисали почти к самой воде. Гард подумал, что, засыпая, наверное, лежал выше, но во сне сполз со скалы... а потом начался прилив. Если бы он проснулся получасом позже, то легко мог очнуться на дне океана.
Один ботинок смыло водой, второй размок и стал совершенно бесформенным. Гарднер подбросил его ногой и отшвырнул в сторону, безучастно глядя, как тот скрывается в зеленой пучине. Хоть чем-нибудь подкормлю рыбок, - подумалось ему.
Он сел.
Виски пронзила такая нестерпимая боль, что на мгновение Гарднер потерял сознание. Почему он не умер во сне? Тогда не пришлось бы, проснувшись, терпеть эти пытки...
Постепенно боль притупилась, и к нему вернулось ощущение реальности. Теперь он мог оценить, насколько жалко выглядит. Когда же это с ним началось? Вчера?
Никак нет, дружок. Не вчера. У тебя был настоящий запой. Чертовски мерзкая штука.
В животе урчало и бурлило. Он оглянулся по сторонам - слева валялась пустая бутылка.
Боже, как ужасно болит все тело!
Почесав давно немытой правой рукой нос, Гарднер увидел на ней следы крови. У него шла носом кровь во сне. Подобного не случалось с тех пор, как ему стукнуло семнадцать. Теперь, вследствие неуемного пьянства, кровотечение повторилось.
Гарднер ощущал дикую слабость - гудела голова, бурлил желудок, ныли все мышцы. Все вместе эти явления можно было бы назвать похмельным синдромом. Однажды он уже допился до такого состояния - в тысяча девятьсот восьмидесятом году. Тогда он женился, а его преподавательская карьера закончилась. И тогда же оборвалась жизнь Норы. Нет, она умерла после... Тогда, допившись до бесчувствия, он ее ударил...
Но сейчас ему было, пожалуй, еще хуже.
Гарднер взглянул вниз, на воду. Набегающие волны омывали его ноги.
Ударил свою жену... вот силач, а?
Пытаясь облегчить пульсирующую боль, Гарднер закрыл глаза и вновь открыл их.
Возьми и прыгни, - тихо нашептывал ему внутренний голос. - И ты навсегда избавишься от этого кошмара. Все сочтут это несчастным случаем. Потом, как гласит великий закон Кармы, придет твое новое рождение... Прыгай, Гард! Давай же, освободись! Прыгай!
Он стоял на скале, глядя на воду. Только один шаг - и все закончится. Это могло бы произойти и во сне.
Нет еще, не пора. Сперва нужно поговорить с Бобби.
Та часть его самого, которая все еще хотела жить, крепко уцепилась за эту мысль: поговорить с Бобби. Бобби - это время в его жизни, когда все было хорошо. Бобби живет в своем Хейвене, пишет свои вестерны. Она все еще умница, все еще его друг, а может, и возлюбленная. Его последний друг.
Сперва нужно поговорить с Бобби, хорошо?
Зачем?! Зачем беспокоить ее? Да она вызовет полицию, увидев тебя в таком виде! Оставь ее в покое! Прыгай - и дело с концом.
Он подошел ближе к обрыву, почти решившись. Остановился. Закрыл глаза. Приготовился.
Внезапно, как прозрение, на него снизошло нечто, могущее называться полетом интуиции. Он почувствовал, что Бобби необходимо поговорить с ним больше всего на свете. Это не было фантазией. Она действительно в беде. В большой беде.
Он открыл глаза и огляделся вокруг как человек, пробудившийся от глубокого сна. Он должен найти телефон и позвонить ей. Он должен сказать: "Привет, Бобби! Я вновь родился на свет!" Он скажет ей: "Я не знаю, где я, Бобби, но мчусь к тебе, и никто не остановит меня". Он скажет: "Эй, Бобби, как дела?", и, когда она ответит, что все в порядке, а потом спросит, как дела у него, Гарда, он скажет ей, что у него тоже все отлично, он пишет новые стихи, частенько наезжает в Вермонт и встречается там с друзьями. И только потом он подойдет к обрыву и прыгнет, не раньше. Океан существует на свете около биллиона лет. Пять минут для него - не время. Он вполне может подождать.
Но только не лги ей, слышишь? Обещай это, Гард. Не болтай и не лги. Ведь ты ей друг - так не уподобляйся примеру ее мерзавки сестры.
Сколько всяких обещаний давал он в своей жизни? Бог знает. Но это обещание он выполнит, можете быть спокойны.
Тогда иди, - прозвучало в его мозгу, и он медленно побрел вниз, к пляжу, думая, что все же лучше вот так идти, чем кончать жизнь самоубийством. Он брел, а утреннее солнце осветило восток ярко-алым светом, и Атлантика перед ним засияла, заиграла всеми возможными красками. Его тело отбрасывало длинную тень впереди него, а на берегу какой-то паренек в джинсах и выгоревшей футболке распутывал сети для моллюсков.
Странно: его саквояж после всех приключений не пропал; он лежал на берегу, расстегнутый, похожий, с точки зрения Гарднера, на огромную уродливую пасть, собирающуюся кусаться. Гард подобрал саквояж и заглянул в него. Все исчезло. Он прощупал дно. Двадцать долларов, спрятанные под подкладкой, тоже исчезли. Обретя надежду, он тут же ее теряет.
Гарднер поддел саквояж ногой. Его записные книжки, все три, валялись поодаль. Одна из них раскрылась на странице с телефонными номерами, и ветер шелестел страницами.
Мальчик с сетями приближался к нему... но он был еще далеко.
Осторожничает, на случай если я заподозрю его в воровстве, - подумал Гард. - Мерзкий мальчишка.
- Это ваши вещи? - спросил мальчик. На его футболке была полустертая надпись "ЖЕРТВА ШКОЛЬНЫХ ЗАВТРАКОВ".
- Да, - ответил Гарднер. Он нагнулся и поднял одну из записных книжек, подумал немного и положил ее там, где она перед этим лежала.
Мальчик подал ему две других. Что ему сказать? Не беспокойся, парень? Плохие стихи, парень?
- Спасибо, - вместо этого сказал он.
- Не за что. - Мальчик держал саквояж таким образом, чтобы Гарду было удобнее сложить в него записные книжки. - Странно, что вообще хоть что-то осталось. В этих местах полно мелких воришек. Особенно летом. Я думаю, все дело в парке.
Мальчик повел рукой, и Гарднер увидел очертания парка на фоне неба.
- Где я? - спросил он, и на мгновение ему показалось, что мальчик сейчас ответит: "А где вы думаете, вы находитесь?"
- В Аркадия-Бич. - Мальчик смотрел на него полуизумленно, полуиспуганно. - Вы, наверное, вчера здорово поддали, мистер.
- Вчера, сегодня и всегда, и там они, и тут, - продекламировал Гарднер, с удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса, - лишь ты заснешь, как со двора в дом призраки придут.
Мальчик удивленно взглянул на Гарда... и вдруг прочитал куплет, который Гарду еще не доводилось слышать:
Я лучше не дождусь утра, по лестнице спущусь,
как и другая детвора, я призраков боюсь.
Гарднер улыбнулся... но улыбка сменилась вдруг гримасой боли:
- Откуда ты знаешь эту считалочку, парень?
- От мамы. Она рассказывала ее, когда я был совсем маленьким.
- Мне тоже рассказывала о призраках мама, - сказал Гарднер, - но я никогда не слышал этой части.
Мальчик пожал плечами, как будто утратив всякий интерес к разговору.
- Мама знала много всяких стишков.
Он отряхнул Гарднера сзади:
- Как вы себя чувствуете?
- Парень, - с чувством заявил Гарднер, пользуясь словами Эда Вандерса и Тули Капферберга, я чувствую себя, как игрушка-самоделка.
- Вы выглядите так, будто пьете без перерыва уже давно.
- Да? И откуда же тебе это известно?
- От мамы. Она после пьянки всегда выглядела так, будто призраки долго мяли и трепали ее.
- Она пила?
- Да. Погибла в автомобильной катастрофе.
Мальчик всем своим видом показывал, что больше не настроен говорить об этом: он смотрел в небо, как бы разыскивая там что-то. Гарднер тоже поднял глаза. В небе кружила чайка. Он переводил взгляд с чайки на мальчика, испытывая при этом странное чувство. Все происходящее было как бы пророчеством. Мальчик знал считалочку про вымышленных призраков. Сколько детей в мире знают ее? И кто, как этот мальчик, сочетает в себе два момента: