Во время этого завтрака каждый был поглощен своими мыслями. Неожиданно Томас напряг слух и стал прислушиваться. Ему показалось, что у него за спиной стоял кто-то невидимый и, наклонив к его уху голову, шептал, шептал и шептал. Он перестал пережевывать и прислушался еще внимательнее. Теперь Уэли ясно и отчетливо услышал монотонный, шипящий и насмешливый голос:
- Осталось совсем немного времени. Настала очередь твоей последней дочери. Она у тебя оказалась самая неподатливая на мои чары. С остальными твоими отпрысками было намного проще. Но ничего, скоро я покончу с твоей средненькой дочкой, а потом возьмусь за твою ненаглядную супругу. Тебя же я заставлю жить долго, с мучительным осознанием твоей никчемности. Ха - ха - ха...
Смех грохотом пронесся по всей комнате и постепенно отдалился и затих.
Томас встряхнул головой, отгоняя неприятные видения, и осмотрелся.
Анна взглянула на мужа в испуге и с неуверенностью в голосе спросила:
- Дорогой, что случилось, ты будто бы приведение увидел?
Коринн отпустила сладкие грезы и взглянула на отца. Томас сидел бледный, его глаза выражали испуг и недоумение. Он встал из-за стола, по-отечески поцеловал в лоб Коринн, погладил руку Анны, глазами пробежал по комнате и ответил со вздохом:
- Нет, нет, ничего, милые, все в порядке. Просто задумался.
Томас Уэли от непонятного наваждения был растерян. Он отправился в свой кабинет, устроился в кресле и стал набивать трубку, одновременно осознавая происходящее в его семье, сопоставляя с этой жуткой фразой. Томас возвращал события прошлых лет, и в его сознании прокручивались картинки тех ужасных семейных катастроф, которые произошли с его детьми. Ему припомнилась записка, которую оставила Виолетта перед смертью, и непонятная предсмертная фраза Робинса, которую он записал позже, сам не зная зачем. Томас припомнил и упоминание в них о голосах, разговорах с кем-то неизвестным. Тут же ему припомнились показания четверых подонков, которые убили Питера, они тоже говорили о каких-то голосах. Все это пробегало перед его воображением, с такой ясной очевидностью, что, казалось, все это происходило только вчера.
Томас нервно теребил трубку во рту, передвигая ее зубами с одной стороны на другую. Он вскочил и начал судорожно отыскивать в ящиках своего дубового двухтумбового рабочего стола те самые предсмертные записки. Вываливая содержимое ящиков на пол рядом со столом, не соблюдая никакого порядка, Томас, исследовав все, обнаружил искомое и вновь вернулся в кресло.
Открыв сложенный пополам один листок, он прочел:
"Сумасшедшая от истории жизни, стремящаяся к загадке смерти; Рада быть брошенной где-нибудь, где-нибудь не в этом мире. А еще эти голоса, шепот и смех".
Немного задумавшись, Томас прочел и вторую записку:
"Он приходил ко мне. Он говорил со мной. Он уговорил меня это сделать. Я говорил с ним все эти дни и ночи. И я ему поверил".
Томас опустил руки, раскинув их по обе стороны кресла, держа в одной записку от Виолетты, а в другой - последние изречения Робинса. Горькие мысли затмевали ему рассудок. Он начинал смутно понимать, что же все-таки происходит в его семье. Томас начал осознавать причины происходящего, но никак не мог понять, почему это происходит именно с ним? Какая причина заставила это нечто так относиться к его детям, жене и к нему самому?
Погруженный в рассуждения Томас не заметил, как табак в трубке истлел, а он лихорадочно продолжал тянуть ее, пока не почувствовал на языке горький и терпкий вкус никотина. Этот привкус заставил вернуться Томаса к реальности. Доставая из коробочки, встроенной в подлокотнике кресла, принадлежности для чистки трубки, он снова услышал этот насмешливый шепот:
- Ты все правильно понял, Томас Уэли. Это я не даю тебе покоя. Ты должен помнить меня. Это ты - последний, кто взглянул мне в глаза в тот роковой для меня момент, когда я переходил из состояния бытия в состояние небытия.
Томас вздрогнул, но ему показалось, что он уже готов был к такой ситуации и, не медля, спокойным и ровным голосом начал диалог с чем-то потусторонним:
- Ты тот самый Джим Робинзон, которого повесили в 1852 году, на этом самом месте, где сейчас стоит мой дом.
- У тебя хорошая память, - ответил голос, все тем же насмешливым и невозмутимым шепотом.
- Но, что тебе нужно от меня и от моей семьи? Чего ты добиваешься? - спросил Томас и закрыл глаза руками, подмяв листки бумаг на лбу.
Его состояние выражало смятение и боль. Казалось, что этот пожилой человек сейчас заплачет и слезы потекут по его щекам. Но Томас взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, открыл, а потом снова прикрыл глаза. Он ожидал продолжения разговора, потому что понимал - этому необходимо положить конец. И голос Джима Робинзона не заставил себя долго ждать.
- Ты, Томас, должен прекрасно понимать, что мог помочь мне в тот момент, когда я находился в отчаянном состоянии. Но ты смотрел мне в глаза и даже не попытался ничего предпринять.
Томас возмутился такому обвинению и в его словах послышалась робость и недоумение.
- Да, я, бесспорно, в душе желал помочь, но каким образом. Не в моей власти изменить решение суда. Без сомнения, всем было понятно, что за тот поступок, который вы совершили, не стоило прибегать к таким мерам. Но.... - Томас запнулся, потому что голос Джима перебил его.
- Вот именно "но...". Не один житель этого города не отважился купить землю, на которой стояла та самая виселица. Один ты герой решил прибрать к рукам, что так дешево отдается. В насмешку надо мной и над всеми несчастными, которые прошли через эту злополучную виселицу, ты выстроил свои хоромы, прямо на том самом месте, где она стояла.
- Да. Но я об этом узнал два года спустя, - возмутился Томас и добавил: - Эти места так изменились, что я даже и не подозревал о таких вещах.
- И, тем не менее, ты ничего не предпринял. В конце концов, ты мог продать этот дом и убраться в другое место. Но ты решил остаться вопреки здравому смыслу. Теперь ничто не остановит меня и я завершу начатое дело, - прохрипел голос Джима, и он в очередной раз зловеще расхохотался.
Томаса Уэли передернуло, он дрожащими руками набил свою трубку и прикурил, жадно проглатывая дым. Томас начал размышлять о попытке предотвратить дальнейшее покушение на жизнь его дочери и жены. Он долго расхаживал, вымеряя шагами комнату от окна до дверей. Листки бумаги в его руках изрядно поистрепались и, в очередной раз взглянув на них, он положил их на стол, разглаживая складки и пробегая глазами по строкам еще и еще раз. Строки сливались в единое пятно. Вечер прятал солнечные лучи за городом и в комнату зловещим туманом неукротимо наступал вечер.
Томас зажег газовый рожок, не выпуская трубку из рук, расположился в кресле и таким образом провел, бог знает сколько времени, со своими печальными думами. Голос Джима Робинзона в этот вечер больше не беспокоил его.
Поздним вечером в кабинет постучала Анна и пригласила Томаса отужинать. Томас отворил дверь и пригласил супругу в кабинет. Анна волновалась, что ужин стынет, при этом напомнила Томасу, что тот не явился на обед. Но Томас не слышал ее. Он взял Анну бережно под локоток и провел ее мимо стола к креслу. Анна увидела на столе те самые предсмертные записки Виолетты и Робинса. Она почувствовала, как сердце забилось от нехорошего предчувствия. Томас усадил ее, а сам, продолжая прохаживаться по комнате, начал разговор, без робости и малейшего возбуждения в голосе.
- Милая моя Аннушка. Мы прожили с тобой без малого уже 37 лет. Много пришлось пережить нам за эти годы. Мы похоронили с тобой четверых детей. Мой бизнес потерпел полное фиаско, но о нем мне говорить не хочется, потому как он не заслуживает внимания в сравнении с потерей наших детей. Сегодня я выяснил причину всех наших напастей и невзгод. Как это тебе не покажется невероятным и ты можешь решить, что я сошел с ума... - Томас на какое-то время задумался, взглянув на Анну, проникая взглядом в ее сознание, продолжил, - пойми, милая, со мной все в порядке. Ты должна помнить о том случае на виселице, свидетелем которого мне пришлось быть. Я рассказывал тебе о нем. Того парня звали Джим Робинзон. Так вот, что я тебе скажу. Это он причина всех наших несчастий. Это он подстроил все эти убийства наших несчастных детей. Это он живет призраком в нашем доме. Обрати внимание на эти записки. - Томас взял со стола записки и протянул их Анне.