— Ты всё правильно понял, Томас Уэли. Это я не даю тебе покоя. Ты должен помнить меня. Это ты — последний, кто взглянул мне в глаза в тот роковой для меня момент, когда я переходил из состояния бытия в состояние небытия.
Томас вздрогнул, но ему показалось, что он уже готов был к такой ситуации и, не медля, спокойным и ровным голосом начал диалог с чем-то потусторонним:
— Ты тот самый Джим Робинзон, которого повесили в 1852 году, на этом самом месте, где сейчас стоит мой дом.
— У тебя хорошая память, — ответил голос, всё тем же насмешливым и невозмутимым шёпотом.
— Но, что тебе нужно от меня и от моей семьи? Чего ты добиваешься? — спросил Томас и закрыл глаза руками, подмяв листки бумаг на лбу.
Его состояние выражало смятение и боль. Казалось, что этот пожилой человек сейчас заплачет и слёзы потекут по его щекам. Но Томас взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, открыл, а потом снова прикрыл глаза. Он ожидал продолжения разговора, потому что понимал — этому необходимо положить конец. И голос Джима Робинзона не заставил себя долго ждать.
— Ты, Томас, должен прекрасно понимать, что мог помочь мне в тот момент, когда я находился в отчаянном состоянии. Но ты смотрел мне в глаза и даже не попытался ничего предпринять.
Томас возмутился такому обвинению и в его словах послышалась робость и недоумение.
— Да, я, бесспорно, в душе желал помочь, но каким образом. Не в моей власти изменить решение суда. Без сомнения, всем было понятно, что за тот поступок, который вы совершили, не стоило прибегать к таким мерам. Но…. — Томас запнулся, потому что голос Джима перебил его.
— Вот именно «но…». Не один житель этого города не отважился купить землю, на которой стояла та самая виселица. Один ты герой решил прибрать к рукам, что так дёшево отдаётся. В насмешку надо мной и над всеми несчастными, которые прошли через эту злополучную виселицу, ты выстроил свои хоромы, прямо на том самом месте, где она стояла.
— Да. Но я об этом узнал два года спустя, — возмутился Томас и добавил: — Эти места так изменились, что я даже и не подозревал о таких вещах.
— И, тем не менее, ты ничего не предпринял. В конце концов, ты мог продать этот дом и убраться в другое место. Но ты решил остаться вопреки здравому смыслу. Теперь ничто не остановит меня и я завершу начатое дело, — прохрипел голос Джима, и он в очередной раз зловеще расхохотался.
Томаса Уэли передёрнуло, он дрожащими руками набил свою трубку и прикурил, жадно проглатывая дым. Томас начал размышлять о попытке предотвратить дальнейшее покушение на жизнь его дочери и жены. Он долго расхаживал, вымеряя шагами комнату от окна до дверей. Листки бумаги в его руках изрядно поистрепались и, в очередной раз взглянув на них, он положил их на стол, разглаживая складки и пробегая глазами по строкам ещё и ещё раз. Строки сливались в единое пятно. Вечер прятал солнечные лучи за городом и в комнату зловещим туманом неукротимо наступал вечер.
Томас зажёг газовый рожок, не выпуская трубку из рук, расположился в кресле и таким образом провёл, бог знает сколько времени, со своими печальными думами. Голос Джима Робинзона в этот вечер больше не беспокоил его.
Поздним вечером в кабинет постучала Анна и пригласила Томаса отужинать. Томас отворил дверь и пригласил супругу в кабинет. Анна волновалась, что ужин стынет, при этом напомнила Томасу, что тот не явился на обед. Но Томас не слышал её. Он взял Анну бережно под локоток и провёл её мимо стола к креслу. Анна увидела на столе те самые предсмертные записки Виолетты и Робинса. Она почувствовала, как сердце забилось от нехорошего предчувствия. Томас усадил её, а сам, продолжая прохаживаться по комнате, начал разговор, без робости и малейшего возбуждения в голосе.
— Милая моя Аннушка. Мы прожили с тобой без малого уже 37 лет. Много пришлось пережить нам за эти годы. Мы похоронили с тобой четверых детей. Мой бизнес потерпел полное фиаско, но о нём мне говорить не хочется, потому как он не заслуживает внимания в сравнении с потерей наших детей. Сегодня я выяснил причину всех наших напастей и невзгод. Как это тебе не покажется невероятным и ты можешь решить, что я сошёл с ума… — Томас на какое-то время задумался, взглянув на Анну, проникая взглядом в её сознание, продолжил, — пойми, милая, со мной всё в порядке. Ты должна помнить о том случае на виселице, свидетелем которого мне пришлось быть. Я рассказывал тебе о нём. Того парня звали Джим Робинзон. Так вот, что я тебе скажу. Это он причина всех наших несчастий. Это он подстроил все эти убийства наших несчастных детей. Это он живёт призраком в нашем доме. Обрати внимание на эти записки. — Томас взял со стола записки и протянул их Анне.