Эд Репп был последним, с кем Уильямс подружился во Вьетнаме. После этого он перестал заводить новых друзей. Инвестиции в друзей не окупались.
Эд Репп, убит при отправлении малой нужды под Кхесаном, Республика Вьетнам, лето 1967 года.
Увидеть его снова было приятно.
– Ну и как ты жил все это время? – поинтересовался Уильямс.
Эд перестал улыбаться, и в глазах у него, как это всегда бывает в джунглях, появилось отсутствующее выражение – словно он смотрел вдаль на какой-то объект, находящийся в тысяче ярдов от него.
– Мертв. Я был мертв все это время, – тихо ответил он.
– Да, я знаю. Я тоже там был, помнишь?
Глаза Эда снова приняли нормальное выражение, лицо его озарила улыбка, а вокруг глаз появились мелкие морщинки. Он сразу как-то помолодел – теперь на вид ему нельзя было дать больше двадцати четырех лет. А ему было девятнадцать.
Эд не успел ответить. А кто-то сказал:
– Слушайте, а что будем делать с двумя другими желтожопыми? Здесь где-то должен быть базовый лагерь армии ДРВ.
Уильямс посмотрел на говорившего, пытаясь понять, кто это, но в тусклом свете догоравшего дня лица было не разглядеть, и Уильямс решил, что лучше и не пытаться.
– Ну, что скажешь, начальник? – лениво поинтересовался Эд Репп. В глазах у него заиграли знакомые Уильямсу озорные искорки.
– Потом, – отозвался Уильямс. – У нас в отряде тяжелораненый. Слушайте, кто-нибудь, возьмите рацию и вызовите санитарный вертолет. Эд, запусти дымовуху, просигналим им.
Вертолетные винты прижали слоновую траву к земле. Чеппелла погрузили на вертолет, и все остальные тоже поднялись на борт. Вертолет взмыл вверх, и с борта солдаты помахали Уильямсу, оставшемуся на земле. Он помахал им в ответ, недоумевая, почему же он остался.
Потом Уильямс отвернулся и увидел вдали горы, покрытые буйной зеленой растительностью и совершенно не тронутые войной. Над горами поднимался густой туман, как пар изо рта ангелов. Уильямс сел, положил винтовку на колени и устремил свой взор на это дивное зрелище. Он смотрел и смотрел, пока слезы не застили ему глаза и он не испытал всепоглощающее чувство восторга, которое не понять никому, кто не прошел через Вьетнам. И даже те, кто прошел, не нашли бы слов выразить это чувство.
“Черт побери, это будет длиться вечно. И никакое количество смертей, никакие политики, никакая трескотня и лапша, которую нам вешают на уши, никогда ничего не изменят. Вьетнам – это навсегда, и мне кажется, что я стал его неотъемлемой частью”.
Римо проснулся в незнакомой комнате. Стены были обиты какой-то невыразительной мягкой материей. Римо лежал на большой, но неудобной койке.
Откуда-то снизу раздался скрипучий голос:
– Ага, ты проснулся.
– Чиун?
Мастер Синанджу сидел в углу, прямо на полу, как всегда. Он переоделся в короткое желтое кимоно с укороченными рукавами. Кимоно для тренировки.
– Ты меня помнишь? Это хорошо, – сказал Чиун и потянул какой-то шнурок. За тяжелой металлической дверью раздался звонок.
– Конечно, я тебя помню, – раздраженно отозвался Римо. – А почему бы и нет?
– Там, где ты побывал, возможно все, – пожал плечами Чиун.
– А где я побывал?
– Неважно где, – отрезал Чиун. – Сейчас ты в штате Нью-Йорк. Вот так-то. Хе-хе!
Римо не поддержал веселья Чиуна. Лицо Чиуна посуровело.
– Где я? В “Фолкрофте”?
– Да. Император Смит и я решили, что твой дом здесь.
Римо встал с кровати.
– Я в резиновой комнате?
Щелкнул замок двери, и в комнату вошел Смит.
– Римо, Мастер Синанджу, – сказал он вместо приветствия. – Как вы себя чувствуете, Римо?
– Голова кружится. Чем ты меня ударил, Чиун? Кирпичом?
Чиун достал из рукава смятый клочок бумаги, перекинул его из правой руки в левую и швырнул Римо. Бумажный шарик круто взлетел вверх и резко опустился вниз. Римо поймал его на лету и тупо на него уставился.
– Ты шутишь. Тебе уже много лет не удавалось подловить меня на эти шуточки с бумажками.
– Да, – негромко отозвался Чиун. – И это самое печальное.
Смит легонько откашлялся.
– Чиун полагает, что уровень вашей подготовки резко снизился, Римо. Мы привезли вас сюда в надежде, что он поработает с вами и отточит ваше мастерство до такой степени, чтобы вы могли в полном объеме использовать ваш потенциал.
– Все это фигня, – возразил Римо. – Я сам теперь Мастер Синанджу. Я в своей лучшей форме. Вы просто решили запереть меня и не дать исполнить мой долг.
– Твой долг – повиноваться Императору! – гневно воскликнул Чиун.
Смит подошел к Римо и положил руку ему на плечо.
– Римо, вы когда-нибудь слышали о помутнении памяти?
– Помутнении памяти? – переспросил Римо.
– Да. Но это только симптом. Само по себе явление более серьезное. Раньше, когда мы еще не понимали всех внутренних механизмов действия этого синдрома, мы просто называли это шоком и галлюцинацией. Чиун и я полагаем, что сегодняшнее происшествие вызвало у вас в памяти наплыв старых воспоминаний и временное помутнение памяти.
– До сегодняшнего дня я многие годы даже и не вспоминал о Вьетнаме.
– Так бывает. Иногда проходят годы, прежде чем наступит первый приступ.
– Фигня, – отмахнулся Римо. – Вьетнам давно позади. Я выкинул его из головы. Мне не снятся сны про Вьетнам. У меня не бывает кошмаров. Я… – и тут взгляд Римо помутнел.
– Что случилось, Римо? – испуганно спросил Смит.
– Кошмары, – ответил Римо. – Как раз перед тем, как проснуться, мне снилось, что я снова там. И видение было невероятно реальным. Абсолютно реальным. Я видел ребят, о которых не вспоминал с шестидесятых годов.
– Вот видишь, – жестко оборвал его Чиун. – Мутная память. Ты сам признался.
Римо сел на кровать и мрачно уставился на свои босые ноги.
– Все было так реально. Мне казалось, протяни руку – и сможешь их коснуться.
Чиун, как подброшенный пружиной, вскочил на ноги.
– Не волнуйся, сын мой. Это пройдет. Мы будем тренироваться здесь, в “Фолкрофте”, как в былые дни. Мы выгоним этот Вьетнам из твоей памяти.