При Людовике XV парламент главным образом боролся против духовенства, поскольку в большинстве своем члены парламента были янсенистами, игравшими в общественной жизни Франции ту же роль, что и пуритане в истории Англии: они проповедовали мирской аскетизм, не признавали постов, святых, требовали отделения церкви от государства.
Фактически это было началом борьбы за власть. Крупная буржуазия, из представителей которой состоял парламент, отвоевывала все новые и новые позиции у церкви, аристократии, королевского двора и к концу восемнадцатого века окончательно сформировалась как класс, не уступающий привилегированным сословиям ни в образованности, ни в богатстве, и способный постоять за свои права.
Вот каков был этот парламент, которому предстояло решить судьбу Рогана. И теперь мы уже можем понять, почему один из авторитетнейших парламентских советников Фрето де Сен-Жюст, услышав, что дело Рогана будет направлено на рассмотрение парламента, вскричал, потирая руки:
— Какой блестящий поворот событий! Кардинал-аферист, связанный с королевой общим делом о подлоге!.. Сколько грязи на кресте и на скипетре! Какую важную роль приобретает парламент в борьбе за свободу!
Теперь, когда мы представили уважаемой публике парижский парламент, самое время поговорить и о том, кто ему противостоял, — о человеке, который для многих являлся символом тирании.
Людовик XVI отличался от всех своих предшественников и преемников на французском престоле, как белая ворона. Это был очень странный король. Популярность многих французских монархов объясняется тем, что они в полной мере обладали характерными качествами, присущими их народу. В большинстве своем это были прожигатели жизни, волокиты, любители поесть и выпить, но не упускавшие случая ввязаться в какую-нибудь мимолетную авантюру и ненавидевшие скуку, работу и все то, что требовало времени и напряжения умственных способностей. Всеми этими свойствами отличались не только самые выдающиеся из них, такие, как Франциск I и Генрих IV, но и более ординарные — Генрих III, Людовик XV и Карл X. Другие, как, например, Людовик XI и Людовик XVIII, были мудры и хитроумны. Что же касается нашего Людовика, то он не выделялся ни особыми достоинствами, ни другими королевскими качествами, что дало возможность историку Эрнесту Лависсу остроумно заметить: «Главная причина падения французского королевства заключалась в том, что на троне не хватало короля». Вместо Людовика XVI при дворе блистали его братья: граф Прованский отличался изворотливым умом, а граф д’Артуа был завзятым бонвиваном и искателем приключений. Людовика с юных лет мучило ощущение собственной незначительности по сравнению с братьями, и когда однажды какой-то придворный златоуст взялся было превозносить его остроумие, он тотчас прервал эти излияния, мрачно пробурчав:
— Вы ошибаетесь, сударь. Остроумие свойственно вовсе не мне, а моему брату графу Прованскому.
В нем не было ничего французского. Всеми своими манерами и привычками он походил скорее на немецкого или скандинавского принца, что, собственно говоря, и неудивительно. Ведь члены французской королевской династии, как правило, женились на иноземных принцессах, поэтому в жилах Людовика XVI было гораздо больше иностранной крови, чем французской. Его предок Людовик XIV, который и сам был французом только по отцовской линии, женился на испанской инфанте Марии Терезии, их сын взял в жены баварскую принцессу; рожденный от этого брака герцог Бургундский повел к алтарю дочь савойского короля. Их сын Людовик XV женился на польской королевне Марии Лещинской, а рожденный от этого брака дофин, женившись на саксонской герцогине Марии Жозефе, стал отцом нашего Людовика XVI. Так что его вообще трудно считать французом. Гораздо больше французского было в характере Марии Антуанетты, что также неудивительно, ведь она только по материнской линии вела свой род от Габсбургов, а по отцу происходила из лотарингской династии. Таким образом, в ней было гораздо больше французской крови, чем в ее муже, отпрыске Бурбонов.