Он вынул из кармана Библию и прочитал главу из Апокалипсиса, заканчивающуюся словами: «И дам ему звезду утреннюю». А дальше продолжил своими словами, по памяти:
— Сидящий на престоле держал книгу, запечатанную семью печатями, которую не мог раскрыть никто, кроме Агнца, обреченного на заклание. И когда Агнец снял с этой книги печати, ангелы вострубили в трубы, и появились четыре всадника. Первый сидел на белом коне, и в руках у него был лук, а на голове — венец. Второй всадник восседал на рыжем коне, и дано ему было взять мир с земли, оставив на ней только вражду. У третьего был конь вороной, а в руке он держал меру. Четвертый всадник, имя которому Смерть, сидел на коне бледном.
— Сегодня ночью я видел этих всадников, — объявил пророк. — Кони у них были с львиными головами и изрыгали огонь, дым и серу. Настал великий день гнева Господня. Ступайте же к себе, пока не поздно, и покайтесь, уповая на милость Божью, которая воистину беспредельна. А не то горе тебе, народ Уэльса, гореть тебе в геенне огненной!..
Следующая ночь началась лучше, чем первая. Ветер утих, и мы с Цинтией перед сном погуляли по парку, озаренному ярким лунным сиянием, после чего мои мысли потекли в более приятном направлении, чем вчера.
Цинтия рассказывала мне о своем детстве. И хотя рассказ ее был не слишком веселым, я воспринял это как доброе предзнаменование. Если кто-то хочет завязать теплые дружеские отношения с представителем другого пола, он непременно старается поведать этому человеку о своем прошлом, довериться ему и таким образом вызвать на взаимную откровенность.
Заснул я сразу и проспал до часу ночи. Проснулся от громких мужских и женских голосов, доносившихся из коридора. Там шел оживленный разговор. Это возмутило меня до глубины души.
«Какое свинство, — подумал я, — устраивать народные гулянья именно перед моей дверью. Тогда как цейлонцы, например, считают грехом разбудить даже спящую собаку. Лучше бы я поехал на Цейлон».
О том, чтобы снова заснуть, не могло быть и речи. Голоса становились все громче и беспокойнее. Говорили, видимо, по-валлийски: я не понял ни слова.
Я поднялся и, второпях одевшись, вышел в коридор. Неподалеку от моей двери стоял уже знакомый мне Джон Гриффит в компании двоих таких же, как он, ряженых великанов и двух молодых служанок, на которых было значительно меньше одежды. На этот раз Джон Гриффит не производил такого устрашающего впечатления — в расстегнутом средневековом камзоле, из-под которого виднелась ночная рубаха, он скорее сам выглядел испуганным. У его сотоварищей в руках были алебарды, которые они держали остриями вниз, будто собираясь мести ими пол.
— Что тут происходит? — спросил я.
Они посмотрели на меня и, ничего не ответив, продолжали дальше болтать по-валлийски. Потом дружно повернулись и двинулись по коридору.
Я — за ними. Мною все сильнее овладевало страшное беспокойство.
Мы остановились в большом, довольно скудно обставленном зале и прислушались. Откуда-то издалека доносились странные звуки. Как будто кто-то молился, протяжно, нараспев. Джон Гриффит повернулся ко мне:
— Сэр, этот человек до сих пор говорил по-английски, но теперь я его перестал понимать. Может быть, вы сумеете понять, чего ему надо?
Я обратился в слух и сразу же уловил знакомый текст:
— Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra…[9]
Неизвестный читал по-латыни «Отче наш».
— Кто это здесь служит мессу? — спросил я.
— Служит мессу? — в ужасе вскричала одна из девушек и перекрестилась. Уэльские методисты до сих пор считают католицизм творением дьявола.