И ушел.
В течение вечера мне удалось еще раз побеседовать с графом, и я почувствовал с его стороны искренний интерес к своей персоне. Он обнаружил во мне сходство с неким Бенджамином Авраванелем, чей портрет висел у него в кабинете. Это был врач, который жил в семнадцатом веке и погиб при невыясненных обстоятельствах.
Нет нужды подробно останавливаться на нашем разговоре, тем более что говорил в основном я, а граф только задавал вопросы. Я так и не выяснил, с чем связан его интерес к Флудду, однако эта беседа оказалась не бесплодной. Мне, несомненно, удалось добиться благосклонности графа, потому что на прощание он сказал:
— В моем фамильном замке случайно сохранилось несколько старинных книг на интересующую вас тему. Если у вас есть желание, приезжайте ко мне в Уэльс. Погостите у меня недельку-другую, просмотрите эти книги.
Меня очень обрадовали его слова, но я всегда был слишком тяжел на подъем и еще долго откладывал бы эту поездку, если б через несколько дней не получил письменное приглашение с указанием точной даты. С этого все и началось.
Я рассказал о приглашении графа своему приятелю Сеслу Б. Говарду. Он был сотрудником Британского музея, и нас связывали общие интересы. Услышав эту новость, Говард побледнел от волнения.
— Батки, вы везунчик. Только чужеземцу в этой стране может выпасть такая удача. О библиотеке Пендрагона ходят легенды, но с тех пор, как полвека назад Секвиль Уильямс побывал там и составил каталог, ни одному ученому больше не удавалось туда проникнуть. Владельцы замка никогда не отличались особой общительностью. Обработайте и опубликуйте этот материал — и вас ждет всемирная слава. Вы станете самым авторитетным специалистом в области мистицизма и оккультных наук семнадцатого века… О Боже! — продолжал он, закатывая глаза к небу. — Вы напишете биографию Асафа Пендрагона… Вам будут присылать поздравительные телеграммы из Америки, ежегодно к вам будут совершать паломничество по пять-шесть докторантов из Германии, жаждая получить от вас консультации. Французские газеты будут печатать отчеты о ваших достижениях… И это не говоря о том, что побывать в наикрасивейшем и наиболее загадочном замке Уэльса — уже само по себе величайшее счастье.
Я спокойно оставил своего друга предаваться зависти, ибо для ученого зависть коллег — едва ли не лучшая из земных наград. Я не хотел разочаровывать его и не сказал, что скорее всего не буду ничего опубликовывать. Такая уж у меня манера: усердно по крупицам собрать материал для фундаментального опуса, а потом тщательно запереть все это в ящик письменного стола и заняться чем-то другим.
Не стал я объяснять коллеге и то, что меня гораздо больше интересует личность графа Гвинеда, чем все старинные книги, вместе взятые. Рассказы Фреда об этом необыкновенном человеке возбудили мою фантазию. Мне и сам он уже казался некоей исторической достопримечательностью. Интуиция подсказывала мне: вот он, последний отпрыск благородной династии алхимиков и охотников за средневековыми тайнами! Человек, для которого в 1933 году Флудд значит больше, чем Эйнштейн!
У меня еще оставалось немного времени до отъезда и, как сделал бы на моем месте каждый искатель приключений, я взялся за исследование генеалогического древа этой семьи. В «Национальном биографическом справочнике» я нашел массу сведений, для добросовестного усвоения которых, с учетом всех сносок и примечаний, мне понадобилось бы не меньше месяца.
Пендрагоны вели свой род от Ллэвелина Великого, поднявшего народ Уэльса на борьбу против английских завоевателей, хотя, как я понял, дело тут обстояло не совсем чисто. Согласно одной из версий, они являлись потомками некоего Гриффита, выдававшего себя за Ллэвелина и казненного вместо него по приказу короля Эдуарда, чья грозная тень поражает наше воображение со времен Яноша Араня[1]. Во всяком случае, совершенно очевидно, что уэльские барды слагали свои оды в честь далекого предка нынешнего графа, после чего принимали мученическую смерть. В этом средневековом героизме чувствовалось что-то отчаянное и безрассудное, ибо мятежники заранее были обречены — точно так же, как индейцы в своей бесплодной борьбе против колонизаторов…
1
Имеется в виду баллада венгерского поэта Яноша Араня (1817—1882) «Уэльские барды», повествующая о том, как Эдуард I в 1277 году, захватив Уэльс, велел казнить пятьсот уэльских бардов, осмелившихся воспевать славное прошлое своей родины.